Упреждающий удар - [14]

— Повязали — это серьезно или ты шутишь? — спросил он.

— Шучу, конечно, — ответил я. — А ты как думал?

— Если Деда повяжут, — взволнованно начал Гошик, — нашей фирме полные кранты. У нас с вами долгосрочные контракты по восьми путешествиям только на этот год. Плюс «Европа-тур» лично для господина Деденко. Плюс заказ на лето — Неаполь для господина Деденко…

— Ничего страшного! — объявил я. — У нас есть его заместитель, зовут Коля. Очень симпатичный молодой человек. Будете посылать Колю…

Каждое слово я сопровождал ударом, и мне удалось потеснить Гошика. В конце концов я неплохо всадил ему в солнечное сплетение, мне даже самому понравилось.

Гошик с трудом поднялся на ноги и сказал, морщась от боли:

— Что-то не по себе мне сегодня. Пошли отсюда…

— Пойдем! — ответил я.

Мы поднырнули под канаты. Я вспомнил, что даже не дотронулся до них.

Гошик что-то еще рассказывал о буднях своей турфирмы, где он одновременно и директор, и главный бухгалтер, и еще неведомо кто, но я уже не слушал. Я вдруг обратил внимание на парня, который вошел в зал, когда мы с Гошиком выходили. Это был один из десяти омоновцев, которые приезжали арестовывать Деда.

Вот это да! Совершенно обалдев, я пялился на него, как ребенок на короля, пока Гошик не потянул меня за рукав мастерки.

— Пойдем! — сказал он.

— Да, да, — рассеянно ответил я.

Мубоповец, лениво поигрывая бицепсами, подлез под канаты. Он о чем-то говорил с курчавым тяжеловесом, вошедшим вслед за ним, одним из хозяев клуба, которого звали Илья.

— Пошли! — снова потянул меня за рукав Гошик.

Я пошел за моим другом, чувствуя, что настроение у меня испорчено окончательно. И в самом деле. Деда повязали. Вокруг меня вьются мубоповцы, а на даче зарыт чемодан, полный денег. Мало того, на улице противная-препротивная погода, настоящая мерзость, а не погода, и еще на сердце тяжело, будто я убил человека.

Я вдруг подумал, почему бы не поговорить с Гошиком на эту тему? И в самом деле почему?

Мы с Гошиком Хохмачевым давно знаем друг друга. Два года. Быть может, кому-то два года покажутся недолгим сроком, но для меня этот срок достаточен. К тому же Гошик не раз мне рассказывал о своих семейных трудностях. А доверие рождает доверие.

Мы вышли с Гошиком на улицу, под противный осенний моросящий дождь, и тут я рассказал о своем паршивом настроении. Вот так взял и рассказал все как есть. Впрочем, об одном все-таки умолчал — о деньгах. И что бы вы думали? Гошик меня понял — или, по крайней мере, мне показалось, что он меня понял. Вот что он сказал:

— Терпеть не могу, когда на работе неприятности. В семье паршиво, и еще на работе… Да. Знаю. Почва уходит из-под ног. Чувствуешь себя дерьмово.

Я смотрел на Гошика, стоявшего под осенним дождем, я смотрел на моего друга, глубоко засунувшего руки в карманы, и думал: вот он на словах все понимает, а в семейной жизни ничего добиться не может. Кому нужна его крутость, которой он так упорно добивается в клубе, если его жена плюет на него с высокой колокольни?

Наши машины уныло мокли рядом на стоянке. Мы подошли к ним. Гошик открыл дверцу, сел внутрь и поманил меня пальцем.

— Если хочешь, чтобы тебе было легче, — сказал он, — держи на первое время.

Он протянул мне что-то в кожаном чехле.

— С этим, поверь мне, Паша, веселее… По крайней мере, так мне кажется.

— Спасибо, — сказал я.

Опустив взгляд, я понял, что держу в руках пистолетную кобуру — настоящую, кожаную. Я осторожно открыл ее. В свете фонаря блеснул вороненой сталью револьвер.

— Ты что? — воскликнул я. — Откуда?

— Купил, — снова рассмеялся Гошик. — Да что ты, расслабься. Он газовый.

— Газовый? — Я был недоверчив.

— Для самообороны, — сказал Гошик.

Он сидел, наполовину высунувшись из машины, и покачивал ногой, как бы показывая, что в конце двадцатого века газовые револьверы — вещь обычная, они есть в хозяйстве у каждого.

Я взял револьвер и попробовал прицелиться. Давненько я не брал в руки оружие.

— А как проверить, газовый или настоящий? — вдруг выпалил Гошик.

— Надо посмотреть внутрь ствола, — автоматически ответил я. — В газовом оружии есть перемычка, о которую разбивается капсула с газом. И еще в стволе отсутствует нарезка.

Я и сам заглянул в ствол револьвера. Перемычка была. Нарезки не было. И еще ствол оказался тонким, чтобы револьвер нельзя было приспособить для пулевой стрельбы.

— Шесть зарядов, — задумчиво произнес я. — А курок отводится перед выстрелом вручную…

— Откуда ты все знаешь? — поразился Гошик. — Ты рассуждаешь, как заправский стрелок.

— Как заправский ковбой, — поправил я. — В Техасе в начале века были такие штучки. — Я картинно подбросил револьвер в воздух. И тут же моя левая рука уверенно перехватила рукоятку, а правая легла на курок, причем мягко — это мне особенно трудно удавалось. Гошик изумленно распахнул глаза, а я снова подбросил револьвер в воздух и снова поймал. Теперь правой рукой за рукоять, а левой накрыл курок.

— Вот так приблизительно это делается, — сказал я, опуская оружие. — В десятом классе у нас были занятия пулевой стрельбой, тренер выдавал нам по две пули, и от безделья мы часами упражнялись в жонглировании оружием. — Я засунул револьвер в кобуру. — Серега Филин, например, мой одноклассник, жонглировал сразу двумя пистолетами. Потом он уронил один и сбил мушку… Потом его выгнали из секции…