Упразднение работы - [7]

Далее, переходим к расчленению собственно работы производительной. Отсекаем военную промышленность, атомную энергию, гамбургеры и прочую мусорную еду, интимные дезодоранты для дам — а прежде всего, автомобили. Изредка встречающийся «Форд-Т» или паровик Стэнли — с этим проблем нет; но автоэротизм, на котором вспухли такие язвы, как Детройт и Лос-Анжелес, отметается без обсуждения. Даже не думая об этом, мы тем самым практически решаем проблему энергоресурсов, проблему окружающей среды, и все вытекающие из них социальные проблемы.

И наконец, мы должны искоренить самую распространенную профессию, с самым долгим рабочим днем, самой маленькой зарплатой, самыми неприятными порой обязанностями — работу домохозяйки: поддержание очага и уход за детьми. Упразднив наемный труд и добившись полной незанятости, мы подрываем основы полового разделения труда. Базовая семья, как мы ее знаем — это всего лишь неизбежное приложение к тому разделению труда, которого требует современная система работы по найму. Нравится вам это или нет, но последний век или два экономически разумно именно то, что мужчина зарабатывает на хлеб, женщина копается в дерьме, обеспечивая ему безопасное убежище в бессердечном мире, а дети строем идут в молодежные концентрационные лагеря, называемые «школами» — в основном для того, чтобы не мешать маме, оставаясь тем не менее под контролем, но заодно и чтоб научиться пунктуальности и послушанию — качествам, необходимым для работника. Если хочешь избавиться от патриархата, прежде всего избавляйся от базовой семьи — потому что неоплачиваемая семейная «теневая работа», как назвал ее Иван Иллич, делает возможной работу оплачиваемую, а та, в свою очередь, заставляет вводить базовую семью. Вторая половина предлагаемого нулевого варианата — упразднение «детства» и уничтожение школ. В этой стране учащихся полный день больше, чем на полную ставку работающих. Наши дети нужны нам как учителя, не как ученики. Им есть что добавить в лудитскую революцию, просто потому, что они гораздо лучше взрослых умеют играть. Взрослые и дети это не одно и то же — но взаимозависимость делает их равными. Барьер между поколениями можно преодолеть, только играя.

Пока что я даже не упоминал о возможности на порядок сократить оставшуюся малую, но необходимую часть работы через автоматизацию и кибернетизацию. Ученые, инженеры и техники, которым больше не нужно будет отвлекаться на военные программы и заранее планировать технику так, чтоб она через два года морально устаревала, получат огромное удовольствие, разрабатывая способы уничтожить усталость, скуку, обезопасить такие виды деятельности, как горные разработки. И уж конечно они придумают массу других проектов, чтобы себя занять. Может быть, создадут всеобъемлющую всепланетную мультимедийную коммуникационную сеть. Может быть, построят колонии на других планетах. Может быть. Сам я не большой поклонник технических штук. Электрический рай с кнопками — не для меня. Я не хочу, чтобы за меня работали роботы; я все хочу делать сам. Мне кажется, что место в будущем для трудосберегающих технологий есть, но небольшое. Исторические и доисторические прецеденты говорят не в их пользу. Когда технология производства от охоты и собирательства развилась до сельского хозяйства, а затем до промышленности, количество работы возросло, а умений и самоопределения стало меньше. Дальнейшая индустриализация лишь подчеркивает то, что Гарри Браверман называл «деградацией труда». Думающие наблюдатели всегда это осознавали. Джон Стюарт Милль писал, что все трудосберегающие изобретения, когда-либо предложенные, так и не сберегли ни минуты труда. Карл Маркс писал, что «можно написать целую историю изобретений, сделанных, начиная с 1830х годов, исключительно для того, чтобы дать капиталу оружие борьбы с пролетариатом». Энтузиасты-технофилы — Сен-Симон, Конт, Ленин, Б. Ф. Скиннер — все были бессовестно авторитарны; все они были технократами. К обещаниям компьютерных мистиков надо подходить с большим скепсисом. В конце концов, сами они пашут, как волы — скорее всего, дай им волю, нам тоже житья не будет. Однако любые конкретные предложения — если человеку от них больше пользы, чем обычно бывает от продуктов хай-тека — все это обязательно надо выслушать.

Но чего я действительно хотел бы — это увидеть, как работа превратится в игру. Первый шаг в этом — отбросить понятия «профессии» и «рода занятий». Даже деятельность, не лишенная игрового содержания, напрочь теряет его, когда превращается в профессию — то, что определенные люди, и только они, обязаны делать в ущерб всему остальному. Не странно ли — современные крестьяне в поте лица, по принуждению трудятся на полях, а современные, защищенные кондиционерами помещики каждые выходные добровольно едут на дачу и копаются в огороде? Установив непрерывные выходные как образ жизни, мы получим такой Золотой Век дилетантизма, какой и не снился эпохе Возрождения. Профессий больше не будет — только вещи, которые надо сделать, и люди, которые хотят их делать.

Как показал Шарль Фурье, ключ к тому, чтобы превратить работу в игру — это перераспределить необходимые виды деятельности так, чтобы максимально использовать то, что разные люди в разное время на самом деле хотят делать. Многие получат возможность заняться тем, что им нравится — стоит просто устранить те иррациональные искажения, которые введены в соответствующие виды деятель13 ности из-за того, что их превратили в работу. Я, например, с удовольствием некоторое (не очень большое) время занимался бы предподаванием — но мне не нужны студенты, которых заставляют учиться, и я не хочу угождать жалким педантам в погоне за постоянной позицией.