Управляемая наука - [85]

Признаюсь, такая философия привела меня в замешательство. Померк свет не только моей собственной жизни (каждый из нас верит, что кому-то он все-таки светит), но исчез смысл труда и борьбы целых поколений. Утешало только то, что и сам Ханин считал, что поймут его только через двести лет. Не раньше.

Как можно жить, веруя в примат физической энергетики над энергетикой духа? Единственный вопрос, который я решился задать Ханину касался Жанны д'Арк. Мой собеседник снова терпеливо (с графиком в руках) стал разъяснять мне: Жанна, с ее духовным порывом, есть, с точки зрения энергетического баланса, ничтожно мелкое колебание во времени и пространстве, так что говорить о каком-нибудь ее влиянии на людей, историю, прогресс не приходится.

Итак, доктор Ханин учит нас, что человек не должен следовать нравственным порывам своего сердца: это нерентабельно и, следовательно, бессмысленно. Жить надо, расходуя как можно меньше калорий. Правда, сам автор теории, говорят, иногда спорит с начальством по отдельным вопросам. Из-за того, например, чтобы какая-то машина была изготовлена в срок. Машина — вещь необходимая. Она — элемент технико-экономического поступательного движения общества. Другое дело — судьба личности, справедливость, нравственность и мораль. Они представляются доктору Ханину делом сугубо личным и никакой борьбы не достойными.

Мир доктора технических наук Михаила Ханина, где все мы — роботы в руках ВФЗ — Великого Физического Закона, имеет, однако, то преимущество, что существует он пока только в мозгу своего творца и нескольких его почитателей-ученых. Доктор биологических наук Виктор Михайлович Инюшин продвинулся значительно дальше. Свои идеи собирается он внедрять практически с помощью новейших методов биологии.

При первой встрече в Алма-Ате Инюшин показался мне чудаком, одним из многократно описанных искателей, которым нет дела ни до чего, кроме их собственных гениальных идей. Передо мной предстал высокий, худой парень лет тридцати с небольшим. Отрешенный взгляд, давно нестриженные и нечесаные волосы, запущенная одежда выдавали человека, фанатически погруженного в науку. Дождливым майским днем 1972 года он примчался на работу на трескучем маленьком мопеде, весь забрызганный грязью. Никого не видя, прошагал в лабораторию, сомнамбулически натянул белый халат и тут же принялся обсуждать с сотрудниками результаты поставленного вчера опыта. Коллеги Инюшина ценили его за несомненный талант, но не скрывали, что в кино шеф не ходит, в театре, если удается его вытащить туда, спит, а книги читает только по специальности. Жесткая зацентрованность на чем-то своем почудилась мне и во время наших бесед с Инюшиным. Виктор Михайлович отвечал на мои вопросы хмуро, рассеяно и, казалось, продолжал думать о своих опытах.

Докторскую диссертацию защитил он, не достигнув 31-года, тогда же возглавил большую биофизическую лабораторию, а вскоре за тем и кафедру в университете. Может быть, в Европе или Америке такая стремительная карьера для юного таланта не редкость, но у нас все это выглядело, как чудо. Тем более в национальной республике. Исследования Инюшина касаются световых излучений живой ткани. Он установил, что излучения эти можно использовать как сигнал об энергетическом резерве и физиологическом состоянии органов и тканей. Падение уровня «живой энергетики» (опять энергетика!) можно восполнять в организме направленным потоком красных лучей, которые несут в себе наибольший энергетически богатый заряд. Исходя из этого взгляда, биолог Инюшин предложил лечить некоторые болезни, облучая больных ориентированным и чистым красным светом. Он сам создал генератор такого света и собрал большой коллектив врачей, биохимиков, физиков, физиологов и инженеров для изучения световых эффектов в живой природе.

Лаборатория его показалась мне местом, полным творческого горения и энтузиазма. Смущал, правда, несколько угрюмый, замкнутый характер сотрудников и то, что они как будто побаивались своего шефа. Кроме того, ряд исследовательских тем оказались секретными, что говорило о связи лаборатории с военным ведомством.

Но вернувшись в Москву, я все-таки написал для журнала очерк об Инюшине, о его идеях и собирался осенью снова съездить в Алма-Ату, чтобы лучше понять этого заинтересовавшего меня человека. В будущем я намеревался включить главу о нем в свою книгу. Однако в августе герой мой сам оказался в Москве на Международном конгрессе биофизиков. Мы с женой пригласили его с сотрудниками провести у нас вечер. Лето 1972 года было очень жарким, участники конгресса сильно уставали. Я решил не заводить за столом серьезных разговоров, а просто угостить гостей и дать им возможность в приятной легкой беседе отдохнуть от дневных трудов, Сначала это удалось. Инюшин и три его сотрудницы как будто почувствовали себя у нас непринужденно. Виктор Михайлович даже разговорился и шутил. Отвечая на его шутку, я в том же тоне спросил, как ему удается удерживать в вожжах свой разношерстный по научным интересам коллектив. Не бунтуют ли физики и врачи, вынужденные идти в общей упряжке? И тут прозвучал монолог, для меня совершенно неожиданный.