Употреблено - [35]

– Философа вы найдете по этому адресу, в какое время – я тоже указал. Сейчас он там живет. И хочет с вами встретиться.

Мацуда, конечно, рад был бы на этом и закончить, распрощаться с Наоми сейчас же, а может, немного прогуляться вокруг пруда, подробно рассказать ей, что тот был создан в 1615 году, имеет форму сердца, что его стали называть Сансиро после выхода в свет в 1908 году одноименного романа Нацумэ Сосэки, посвященного Токийскому университету, – словом, поболтать о невинных, милых и приятных вещах. Но Наоми не собиралась быть милой и приятной.

– Профессор, вы близкий друг Аристида Аростеги, верно?

– Нет, близким другом я бы себя не назвал. Мы оба занимаемся философией – он как профессионал, а я… хм, как философ, ведь философия связана с моей специализацией – юриспруденцией и международным правом. Вот что нас объединяет. Мы с ним пересекались время от времени на разных мероприятиях.

Наоми чувствовала, как поднимающийся от пруда сырой тропический жар пышет ей в лицо, наверняка уже красное. А Мацуде, кажется, вовсе не было жарко.

– Вы недавно виделись?

– Недавно? Нет-нет. Мы переписывались по электронной почте. Вы, конечно, понимаете, что в университете отношение к нему неоднозначное.

– Такое же неоднозначное, как к людоеду Иссеи Сагаве?

Мацуда чуть подался назад, словно от толчка в грудь, но в лице не изменился.

– Неуместное сравнение, Наоми.

– Профессор Мацуда, я собираюсь встретиться с мсье Аростеги наедине. Совсем наедине.

– И?

– Следует ли мне опасаться?

Мацуда поправил очки двумя руками.

– Смотря что вы имеете в виду.

– Я имею в виду, что хочу остаться живой и здоровой. Философ опасен? Не в философском или эмоциональном смысле. Я говорю о физической угрозе.

Профессор словно лишился дара речи. Он лишь пристально смотрел на Наоми, а когда стайка птиц взлетела с пруда, моргнул.

– Французская полиция подозревает его в убийстве, – напирала Наоми.

Очевидно, Мацуда не мог больше этого слушать. На лбу у него выступила испарина. Профессор встал.

– Пожалуйста, при встрече передайте мсье Аростеги привет от меня.

Мацуда поклонился, повернулся и зашагал вдоль пруда. Портфель, который Наоми заметила только сейчас, профессор крепко держал у бедра, тот даже не раскачивался.

6

Наоми стояла на улице, а вернее, в узеньком проулке с частными домами в западном районе Токио. Юки заверила ее, что, конечно же, такие дома, самые разные – и большие роскошные особняки, и миниатюрные, красивые, как игрушечки, коттеджи в стиле модерн, – в городе есть и их гораздо больше, чем, скажем, в Париже. Но когда такси, осторожно пробираясь среди велосипедов, цветочных горшков, детских колясок, пластиковых урн, скамеек и стульев, в беспорядке стоявших вдоль улицы, отъехало и Наоми увидела дом Аростеги, он не показался ей ни роскошным, ни игрушечным.

Шел девятый час, быстро темнело. Наоми достала маленький Sony RX100 – лучше пока сойти за туристку – и принялась снимать все вокруг. Света было мало; чтобы при длинной выдержке получить четкие снимки, Наоми фиксировала фотоаппарат, прислоняя его к какой-нибудь стене или столбу. Сгущались сумерки, горели ртутные фонари, из окон лился свет ламп накаливания – картинка получалась замечательная, объемная и сюрреалистичная. Наоми, казалось, слышала, как исступленно жужжат микросхемы RX100, с трудом балансируя цветовые температуры различных источников света.

Запечатлев магазин на другой стороне улочки с загадочными алюминиевыми, керамическими и стеклянными сосудами в запотевших витринах, Наоми обернулась к двухэтажному серому домику Аростеги с унылым палисадником у входа. Стены в грязных разводах, осыпающаяся штукатурка, рябая от ржавчины кованая калитка, чахлый замусоренный сад. Из окон второго этажа пробивался слабый свет, на первом было темно. Наоми уже, кажется, сфотографировала все вокруг, поэтому, пролистав напоследок сделанные снимки – не бросится ли что-нибудь в глаза, положила фотоаппарат в сумку, взяла чемодан за ручку и пошла через улицу, покатив его за собой.

На заборе рядом с открытой калиткой висел почтовый ящик из нержавейки с трафаретной надписью 13–23 в голубом прямоугольнике. Белые японские иероглифы во втором таком же прямоугольнике расшифровке не поддавались. Во внутреннем дворике, где на голых бетонных стенах мигали фонари в оранжевых плафонах, у девушки руки зачесались снова достать фотоаппарат – так много было здесь замечательно депрессивных деталей, свидетельствующих об упадке, в котором находилась жизнь этого человека (в статье она тоже об этом расскажет), – но Наоми удержалась. Не сейчас.

Стоя у входа, перед раздвижной деревянной дверью, Наоми пыталась разглядеть что-нибудь сквозь вертикальные вставки из рифленого стекла, но напрасно. Справа над дверью под конусообразным кожухом из оцинкованной стали висел электросчетчик, который Наоми поначалу приняла за камеру видеонаблюдения. Стены дома были опутаны электропроводкой, проложенной как попало, проржавевшие скобы местами почти отвалились. Наоми поискала звонок или дверной колокольчик, не нашла и постучала в стеклянную панель, та задребезжала. В глубине комнаты зажегся жидкий, тусклый свет, кто-то повозился с замком, и дверь отворилась.