Употребитель - [150]

Люку ужасно нравится то, что Ланни живет обычной жизнью. Еще больше ему нравится то, как быстро она включила его в свою жизнь. Он в восторге от того, как им хорошо вместе. Ланни бросила курить, потому что он ее об этом попросил. У него не было сил смотреть, как она курит, хотя он прекрасно понимает, что никакого вреда своему здоровью она нанести не может. Ланни делится с ним абсолютно всем. Любимая кондитерская, любимый маршрут вечерней прогулки, старики, с которыми она болтает в парке. Люк рад что-то делать для нее, заботиться о ней, а она благодарна ему за каждое проявление заботы. Любит ли он ее? У него есть сомнения, очень большие сомнения в том, что любовь способна вспыхнуть так быстро — особенно если учесть, кто она такая и что ему рассказала. Но в то же время Люк испытывает радостное головокружение. Такого чувства у него не было с тех пор, как родились его дочки.

Ланни уходит. Люк снова поднимается наверх в поисках очередного предмета, отправляемого в музей. Нужно не забыть: с курьером должна разговаривать Ланни, а ему в это время нужно будет собираться на встречу. Он встречается с директором службы найма добровольцев международной благотворительной организации, которая отправляет врачей в горячие точки, лагеря беженцев и клиники для бездомных. Именно эта организация была последним местом работы Джонатана. Кто-то из этой организации связался с Ланни вскоре после их возвращения из Квебека. Этот человек разыскивал Джонатана. Оказывается, тот оставил им адрес Ланни для связи, но так и не вернулся, и они хотели бы узнать, где он. Ланни в первый момент не нашлась что ответить, но потом сказала, что она знает другого доктора, который готов поработать, пока находится в Париже. Люк с радостью думает о собеседовании. Он рад, что Ланни знает о том, что он расстроится, если его не примут на работу, и надеется, что его заржавевшего французского языка хватит для того, чтобы лечить иммигрантов из Гаити и Марокко.

Люк берет следующий предмет из коллекции Ланни — это большой ковер, который отправится в музей текстиля в Брюссель. Ковер скатан в рулон и прислонен к застекленному книжному шкафу, набитому всевозможными безделушками. Половина стекол сдвинута в сторону, и когда Люк пытается выровнять ковер по вертикали, из шкафа что-то выпадает.

Он наклоняется и поднимает с пола что-то, завернутое в замшевый лоскут. Люк осторожно разворачивает замшу — кто знает, может быть, внутри что-то хрупкое. Он обнаруживает крошечный металлический предмет. А точнее — кувшинчик размером с мизинец ребенка. Серебро потемнело от старости, но Люк видит, что вещица изящная, как ювелирное украшение. Дрожащими пальцами он вынимает из горловины кувшинчика длинную тонкую пробку, похожую на иглу. Она сухая.

Люк нюхает пустой сосуд. Его мысли бешено мечутся. Пусть содержимое высохло, но есть способы анализа осадка. Осадок можно отправить в лабораторию, где узнают ингредиенты эликсира и их пропорции. Вероятно, можно попробовать воспроизвести состав и путем проб и ошибок добиться успеха. Воссоздание эликсира означало бы, что Люк сможет жить с Ланни вечно. Она не останется одна. Безусловно, найдутся и другие люди, заинтересованные в бессмертии. Эликсир можно будет продавать за бешеные деньги, лить его на язык страждущих, так, как католические священники кладут облатку. А можно действовать в рамках полной благотворительности — много ли денег нужно для жизни? Взять — и отдать эликсир бессмертия большим ученым, пусть его изучают. Кто знает, какой импульс может это быть для науки и медицины? Состав, вызывающий регенерацию раненых тканей, мог совершить настоящую революцию в травматологии и хирургии.

Все может перемениться. И можно будет рассказать всему миру о положении Ланни.

И все же… Люк подозревает, что анализ осадка из серебряного кувшинчика может не дать никаких результатов. Есть вещества, которые противятся исследованию, их нельзя изучать при беспристрастном свете дня. Крошечную долю процента результатов нельзя будет ни объяснить, ни воспроизвести. В свое время, будучи студентом медицинского факультета, Люк слышал о нескольких гипотезах. Случалось, мудрый старый профессор в конце лекции что-то такое высказывал, или студенты шептались, выходя после вскрытия из анатомического театра. Есть физики и медики, которые без раздумий отмахиваются от подобных историй. Они готовы заставить вас поверить, что жизнь — это нечто механическое, что организм — не более чем система систем, вроде дома, что вы проживете больше, если будете есть это, пить то, следовать таким-то правилам… словно это — пожизненный рецепт. Подлатать заржавевшие трубы, укрепить каркас, будто ваше тело — всего лишь резервуар для сознания.

Но Люк знает: все не так просто. Даже если хирург возьмется что-то искать внутри Ланни… О, какой это будет кошмар для хирурга! Ее тело напичкают инструментами, а любые надрезы будут пытаться срастись. Словом, такой хирург не сможет найти, что в организме подопытной делает ее вечной. Ответа на этот вопрос не дадут ни анализы крови, ни биопсии, ни радиологическое сканирование. Точно так же можно было подвергнуть анализу содержимое сосуда, дать рецепт тысяче химиков, чтобы они воссоздали состав, но Люк уверен: никому не удастся создать точный дубликат. Внутри Ланни живет и действует некая сила. Люк это чувствует, но не имеет понятия, что это такое: духовная субстанция, магическая, химическая, энергетическая… Но одно он понимает четко: бессмертию Ланни, точно так же как вере и молитве, лучше будет в одиночестве, подальше от скептицизма и грубой силы разума. Ему кажется, что, если о ее истинной сущности станет известно всем и каждому, она может рассыпаться в прах или высохнуть, как роса под безжалостным солнцем. «Наверное, именно поэтому все остальные, о которых ему рассказывала Ланни, — Алехандро, Донателло и демоническая Тильда — никогда не светились на публике», — думает Люк.