Упоение властью. Револьвер, спирт и кокаин. 1917 год - [30]

24 января 1918 года Совнарком направил наркому по морским делам П.Е. Дыбенко бумагу о том, что все флотские организации, имеющие отношение к хозяйственным вопросам, должны немедленно «войти в контакт с Высшим советом народного хозяйства» и их преобразование без его санкции не допускается. Вместе с тем в послании отмечалось, что и Высший совет народного хозяйства не имеет права изменить организацию флотских учреждений без согласования с П.Е. Дыбенко. 29 января П.Е. Дыбенко, который тогда уже считал себя наркомом по морским делам (хотя его статус еще не был точно определен), издал приказ об увольнении всего личного состава флота с 1 февраля 1918 года. Этот приказ был издан в развитие декрета Совнаркома о демобилизации от 29 января 1918 года. Однако демобилизация в условиях поспешного перехода части кораблей Балтийского флота из Ревеля в Гельсингфорс, а затем из Гельсингфорса в Кронштадт была практически возможна. 31 января приказом по флоту был объявлен декрет «О свободе совести, церковных и религиозных обществах», которым устанавливалось, что церковь отделяется от государства. В соответствии с этим на флоте ликвидировался институт священнослужителей. Данный декрет на флотах прошел совершенно безболезненно, т. к. священники разбежались с кораблей еще весной 1917 года. В тот же день приказом по флоту и морскому ведомству была объявлена частичная демобилизация флота, но уже 15 февраля, в связи с угрозой германского наступления, Центробалт обратился к морякам с воззванием, в котором значилось: «Центральный Комитет Балтийского флота призывает вас товарищи моряки, остаться на своих местах всем, кому дорога свобода и Родина, впредь до минования надвинувшейся грозной опасности со стороны врагов свободы». Практически массовая демобилизация был свернута, так и не начавшись.

1 февраля 1918 года, П.Е. Дыбенко все же пошел на попятную перед Центробалтом. В сопровождении Ф.Ф. Раскольникова, он прибыл в Гельсингфорс, где выступил с докладом на совместном пленарном заседании Центробалта, местного флотского комитета и матросской секции Гельсингфорсского Совета с судовыми и ротными комитетами.

Прежде всего, Дыбенко заверил матросскую общественность в том, что по- прежнему верен Центробалту и его идеалам, а большевиков так же недолюбливает, как и все остальные матросы. Успокоив, таким образом, несколько аудиторию, он доложил, что уже подготовлен проект декрета об организации нового флота на добровольческих началах, разъяснил сущность выработанных Верховной морской коллегией мероприятий. По словам Дыбенко, кто не пожелает служить на новом флоте, будут демобилизованы и отпущены домой. Выступал и Ф.Ф. Раскольников, членам Центробалта он пообещал серьезные привилегии и полномочия от новой власти. С большим трудом Дыбенко удалось успокоить эсеров и анархистов. При этом члены Центробалта свое решение о снятии Дыбенко с должности не отменили, но и на его немедленном исполнении не настаивали. В конце концов, между Дыбенко и Раскольниковым с одной стороны и анархистским большинством Центробалта с другой, было достигнуто шаткое перемирие. С этим Павел Ефимович и вернулся в Петроград. Но перемирие быстро закончилось.

После того, как Центробалт призвал к ответу П.Е. Дыбенко, тот, после недолгих раздумий, переметнулся к своим старым товарищам. Среди большевистской элиты Дыбенко чувствовал себя чужаком и там с ним не слишком считались, зато среди матросов он, по-прежнему, был в авторитете.

Американец Д. Леви, внучатый племянник П.Е. Дыбенко, так писал о своем дальнем родственнике: «Еще до 23 февраля Павел Дыбенко показал себя «не заслуживающим доверия» ведущей политической структуры, поскольку продолжал отстаивать независимость флота и был, несомненно, одержим защитой плодов Октября. Такая позиция Павла Дыбенко представляла собой политическую угрозу, корни которой лежали не во второстепенных расхождениях или политической борьбе, а в его народническом и демократическом образе в глазах русского народа, вступившем в противоречие с целями ленинской фракции большевиков. Исторические этапы между Великим Октябрем и 23 февраля подтвердили нежелание Дыбенко проводить партийную линию и подчиняться Ленину… Среди политической переписки лидеров большевиков можно найти записи о нелояльности Дыбенко и о том, что ему нельзя доверять».

Наглость и упрямство матросского вожака угнетало Ильича и он только ждал удобного момента, чтобы сбросить зарвавшегося матроса с политического Олимпа, не вызвав при этом матросского мятежа, против которого у большевиков все еще не было сил. Как здесь не вспомнить воспоминания В.Д. Бонч-Бруевича, который приводит фразу, брошенную Лениным еще в Женеве: «Партия не пансион для благородных девиц. Нельзя к оценке партийных работников подходить с узенькой меркой мещанской морали. Иной мерзавец может быть для нас именно тем полезен, что он мерзавец… У нас хозяйство большое, а в большом хозяйстве всякая дрянь пригодится».

Именно в это время Ленин начинает исподволь искать замену «преторианской гвардии революции», которой объявили себя балтийские матросы. Эту замену он увидел в латышских полках.