Упирающаяся натура - [7]
…Бросил взгляд на стол — там лежал небрежно распечатанный блок «Мальборо». Чётко совпали. На Сане были «родные», не индийское барахло, «Ливайсы».
Кабы не этот эпилог, я бы всё по-честному подписал, товарищ следователь, клянусь. А теперь не буду.
Настораживает меня роман, успокаивающийся на «Ливайсах». И какой толк в «лоскутной композиции», если с добавлением каждого нового лоскутка смысл не наращивается, герой не движется от частного к общему, от малого к большому, а раз за разом, соскальзывая с шестерёнки сюжета, возвращается к самому себе, лишь только обрастая мусором смахивающих на сплетни подробностей?
Для чего эта тщательная, доверительно бубнящая на ухо стилистика: «кто с кем, сколько раз, почём», — как в журнале «Семь дней»?
Что это я вообще читал только что?
Где мои законные двадцать процентов?!
Простота лучше воровства, или о чуде Божьем
Смотрели с сыном фильм «Человек-паук», третью часть. Ну, то есть мы с женой смотрели, а он рядом крутился.
Хороший фильм.
Один только вопрос у меня возник. Если бы Песочный Человек сразу объяснил Человеку-Пауку, что грабит инкассаторов, потому что нужны деньги на лечение тяжелобольной дочери (в США почти у четверти граждан нет медицинской страховки), — что тогда наш супергерой, такой чуткий и справедливый, стал бы делать?
Наверное, сказал бы, что всё равно грабить нехорошо. Давай, мол, я лучше устрою благотворительную акцию в пользу твоей девочки. Люди помогут.
А назавтра бы к нему выстроилась очередь из миллиона родителей больных детей. Вот тогда бы я и посмотрел, как он будет спасать мир. Вот это было бы действительно интересно.
Впрочем, судьба больной девочки так и осталась невыясненной — до неё ли после таких схваток, таких полётов? Спасение человечества стоило слезинки ребёнка.
Порою, чтоб понять Достоевского, нужно принимать его вкупе с «Человеком-пауком». Как витамины с жирной пищей, чтоб лучше усваивались.
Этот рецепт: «содержательность плюс занимательность» — давно искушает литературные умы. Берёшь мудрую хорошую мысль, от которой множеству людей должно стать хорошо на душе, смазываешь жирком, обваливаешь в сухарях, обжариваешь — сотни тысяч прочтут. А не смазываешь, не обжариваешь — так и остаётся она мудрой, хорошей, но никому не нужной, а следовательно, и бесполезной мыслью.
Жаль только, что в процессе жарки вырабатываются канцерогены…
Иначе говоря, следует ли писать под Бориса Акунина, невозбранно ли это? Или лучше всё же под Достоевского?
И, кстати, сам Достоевский — он под кого писал? (Ну ведь страсти же, ступкой по голове, любовницы зарезанные…) Эх-эх.
Когда вышла первая книга Олега Зайончковского «Сергеев и городок», я вменял ему в вину непроявленность гражданской позиции. Где песни протеста, где мысль народная, где сполохи идейной борьбы?
Долго не мог понять, что Зайончковский принадлежит к тем людям, которые выбирают не свет, но покой. Он пишет о том, чего ему, может быть, больше всего не хватает в жизни, — о том, что все люди вокруг хорошие.
А вот Достоевский писал о том, что все плохие. Всех жалко, все заслуживают молитв, но — потому что плохие, а не наоборот.
А Толстой писал — если плохие люди объединились в этот не лучший из миров, то почему бы хорошим тоже не объединиться и не задать тем, плохим, перцу?
Гоголь тоже жалел и любил плохих. А как только попытался жалеть и любить хороших (в продолжении «Мёртвых душ»), так сразу всё и вывалилось из рук…
Это, конечно, комичный ряд: Гомер, Мильтон и мы с Зайончковским, — но если не под великой русской литературой себя чистить, то стоит ли тогда и чистить вообще?
Дописав до этого места, я задумался. (Обычно я говорю «задумался» в значении «закончились все-все мысли».)
Полез в Живой Журнал и спросил: «Приходит ли вам на ум хоть один классический русский писатель, который бы считал, что все люди хорошие?»
Ведь в самом деле: у Чехова не плохой либо тот, у кого горе (не до того ему), либо тот, кто собой жертвует, совсем уж святой. У Лескова тоже человек тем лучше, чем больше зла претерпел-превозмог. А вот кто людей не прощал, не терпел, а попросту считал, что они безусловно хорошие?
Писатель Юрий Буйда ответил неожиданно: «Никто не считал, потому что верующий человек не вправе так считать».
А критик (и теперь уже скоро тоже писатель) Валерий Иванченко написал: «Олег Куваев, писатель про геологов. Все, кто живёт на Севере, все хорошие люди. Остальных жаль. Жаль, что они не с нами».
Оба ответа, хоть второй был шутливым, а с первым я не очень согласен, оказались весьма близки к тому, о чём бы я хотел думать дальше.
Бывают ли такие хорошие большие писатели, в творчестве которых мир, как в пасхальное утро, предстаёт прощённым, умытым, безгрешным, безмятежным, едва родившимся?
И если бывают, то где разница между той безмятежностью, которая происходит от преодоления зла, от победы над ним и которая происходит от неведения или от умывания рук, то есть от нежелания иметь со злом ничего общего?
Не чреват ли «покой» безнравственностью?
Не вчинить ли мне Олегу Зайончковскому новый иск?..
Острополемичные, блестящие по стилю и глубине мысли «философические письма» – о нашей литературе и жизни, о кумирах подлинных и мнимых, о вечных ценностях бытия и пошлостях всепобеждающего быта.
Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.
15 января 1979 года младший проходчик Львовской железной дороги Иван Недбайло осматривал пути на участке Чоп-Западная граница СССР. Не доходя до столба с цифрой 28, проходчик обнаружил на рельсах труп собаки и не замедленно вызвал милицию. Судебно-медицинская экспертиза установила, что собака умерла свой смертью, так как знаков насилия на ее теле обнаружено не было.
Восточная Анатолия. Место, где свято чтут традиции предков. Здесь произошло страшное – над Мерьем было совершено насилие. И что еще ужаснее – по местным законам чести девушка должна совершить самоубийство, чтобы смыть позор с семьи. Ей всего пятнадцать лет, и она хочет жить. «Бог рождает женщинами только тех, кого хочет покарать», – думает Мерьем. Ее дядя поручает своему сыну Джемалю отвезти Мерьем подальше от дома, в Стамбул, и там убить. В этой истории каждый герой столкнется с мучительным выбором: следовать традициям или здравому смыслу, покориться судьбе или до конца бороться за свое счастье.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!
Елена Девос – профессиональный журналист, поэт и литературовед. Героиня ее романа «Уроки русского», вдохновившись примером Фани Паскаль, подруги Людвига Витгенштейна, жившей в Кембридже в 30-х годах ХХ века, решила преподавать русский язык иностранцам. Но преподавать не нудно и скучно, а весело и с огоньком, чтобы в процессе преподавания передать саму русскую культуру и получше узнать тех, кто никогда не читал Достоевского в оригинале. Каждый ученик – это целая вселенная, целая жизнь, полная подъемов и падений. Безумно популярный сегодня формат fun education – когда люди за короткое время учатся новой профессии или просто новому знанию о чем-то – преподнесен автором как новая жизненная философия.
Православный священник решил открыть двери своего дома всем нуждающимся. Много лет там жили несчастные. Он любил их по мере сил и всем обеспечивал, старался всегда поступать по-евангельски. Цепь гонений не смогла разрушить этот дом и храм. Но оказалось, что разрушение таилось внутри дома. Матушка, внешне поддерживая супруга, скрыто и люто ненавидела его и всё, что он делал, а также всех кто жил в этом доме. Ненависть разъедала её душу, пока не произошёл взрыв.