Упадок и разрушение - [59]

— Вы опоздали.

— Опоздал?

— Она замужем.

— Об этом я как-то не подумал! Впрочем, все равно. За кого она вышла? За Контроверса? Он неглупый малый.

— Да, за него. Теперь он — виконт Метроланд.

Метроланд. Дурацкое имя!

Они поднялись в гору.

— Я был в Греции, смотрел греческую архитектуру, — сообщил профессор Силен.

— Красиво?

— На редкость безобразно. В Греции довольно симпатичные козы. Я думал, вы в тюрьме.

— Был в тюрьме, но выбрался…

— Странно. Мне казалось, что вам в тюрьме самое место. Да разве угадаешь!

Прислуга не удивилась приезду нового гостя.

— Хочу пожить здесь подольше, — заявил после обеда профессор Силен. — У меня не осталось ни гроша. Вы скоро уезжаете?

— Да. Еду в Оксфорд учиться богословию.

— Это хорошо. Вы ведь раньше усов не носили? — помолчав, спросил профессор.

— Нет, — ответил Поль. — А теперь решил отпустить, чтобы в Англии меня не узнали.

— Усы вам не к лицу, — покачал головой Силен. — Пора спать.

— Как у вас со сном?

— С нашей последней встречи я спал дважды. Для меня это нормально. Спокойной ночи.

Через десять минут он вышел на террасу в шелковой пижаме и рваном халате.

— У вас есть пилка для ногтей? — спросил он.

— На тумбочке в моей спальне.

— Спасибо.

Но он не ушел, встал у парапета и посмотрел вниз, на море.

— Это хорошо, что вы решили стать священником, — наконец выговорил он. — Люди строят разные планы насчет того, что они называют жизнью. И ошибаются. По большей части в этом виноваты поэты. Хотите знать, что я думаю о жизни?

— Да, — вежливо сказал Поль.

— Жизнь — это колесо в Луна-парке. Бывали там когда-нибудь?

— К сожалению, не бывал.

— Вы платите пять франков и входите в помещение, где по бокам стоят ряды кресел, а в середине находится огромный круг из гладко оструганного дерева. Круг быстро вращается. Вы садитесь и наблюдаете. Посетители пытаются удержаться на колесе, но их сбрасывает. Они смеются, вы тоже смеетесь. Всем страшно весело.

— По-моему, это не слишком похоже на жизнь, — печально заметил Поль.

— Нет! Слишком похоже. Чем ближе вы к оси колеса, тем медленнее вращение, тем легче удержаться. Обычно кто-нибудь доползает до центра и начинает там кривляться. За это ему платит хозяин или, в крайнем случае, потом ему дают прокатиться бесплатно. В центре колеса, разумеется, есть неподвижная точка. Надо только ее найти. Кто знает: может быть, я уже близко от этой точки. Выигрывают, конечно, только специалисты. Остальным нравится, что их сбрасывает с колеса. Как они визжат, как хохочут! Есть и такие, как Марго, — уцепятся обеими руками за самый край, и довольны. Но главное в этом колесе то, что на него можно и не залезать, если не хочется. Люди строят разные планы на жизнь и думают, что обязаны включиться в игру, даже если она им не по душе. А игра рассчитана не на всех… Люди не видят, что под словом «жизнь» подразумевают две разные вещи. Во-первых, это просто бытие, со всеми его физиологическими последствиями, ростом и органическими изменениями. От этого никуда не уйти — даже в небытие. Но из-за того, что бытие неизбежно, люди верят, что неизбежно и другое — карабканье, суета, свалка, стремление добраться до центра, — а попадем туда, и выходит, что мы и не ползли по этому колесу… Странно… Вы человек, которому совершенно очевидно было предназначено спокойно сидеть в заднем ряду и, коли станет скучно, смотреть, как веселятся другие. Каким-то образом вас занесло на колесо, и вы тут же полетели обратно, вверх тормашками. Марго крепко уцепилась за край, я устроился в середине, но вам-то движение противопоказано, вы статичны. Вместо дурацкого деления людей на мужчин и женщин, их следовало бы разбить на два класса — статичный и динамичный. Духовно мы с вами представители разных видов. Однажды я использовал образ колеса в кино. Похоже на правду, верно? Да, зачем я сюда заходил?

— За пилкой для ногтей.

— Ах да, конечно! Нет ничего скучнее и бессмысленнее рассуждений о жизни. Вы меня слушали?

— Да.

— Впредь я, пожалуй, буду обедать один. Пожалуйста, известите прислугу. Меня тошнит от длинных разговоров. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — ответил Поль.

Через несколько месяцев, после полуторагодового перерыва, Поль вернулся в Скон. Смерть лишила его документов, но не знаний. Он успешно сдал экзамены и во второй раз был принят в свой колледж. Теперь он носил висячие кавалерийские усы. Усы и природная замкнутость Поля служили отличной маскировкой. Никто его не узнал. После долгих колебаний и размышлений он оставил за собой фамилию Пеннифезер, объяснив капеллану, что в Сконе не так давно обучался его дальний родственник.

— Он плохо кончил, — сказал капеллан. — Это был необузданный молодой человек.

— Он мне очень дальний родственник, — поспешно подчеркнул Поль.

— Да, да, нисколько не сомневаюсь, что дальний. Да вы на него и непохожи. Тот, увы, был вполне дегенеративный тип.

Служитель тоже припомнил фамилию Поля.

— До вас тут жил какой-то мистер Пеннифезер, — покивал он головой. — Джентльмен с большими странностями. Поверите ли, сэр, разденется, бывало, догола и танцует ночью во дворе. А в остальном был милый, добрый человек. У него, видать, не все было в порядке с головой. Что с ним потом случилось, не знаю. Говорят, он умер в тюрьме.