Уолдо, Неприятная профессия Джонатана Хога и другие истории - [23]

— Понял, о чем речь.

— У Рэмбо оказалась еще одна сборка, которая проделывает то же самое.

Уолдо на несколько секунд лишился дара речи, а потом тихо произнес:

— Доктор Стивенс…

— Да.

— Хочу поблагодарить вас за ваши усилия. И не будете ли вы так любезны, не доставите ли обе сборки приемников, я имею в виду те, что ведут себя неподобающе, во «Фригольд», причем незамедлительно?

Сомневаться не приходилось. Взглянув на доставленные декальбы собственными глазами, увидев необъяснимо змеящиеся антенны и проведя первые же пришедшие в голову опыты, Уолдо вынужден был прийти к заключению, что имеет дело с новым явлением, законы которого были ему совершенно неизвестны.

Если у этого явления вообще могли быть хоть какие-нибудь законы…

Уолдо всегда был честен перед собой. Если то, что он видел, он действительно видел, значит это новое явление противоречило всем законам, тем самым законам, которые он принимал как действующие, — законам, из которых он прежде ни разу не встречал исключений. И у него хватило духу признать, что первоначальные отказы декальбов — это такое же ошеломляющее нарушение всех физических законов, как и ни с чем не сравнимое поведение этих двух сборок. Разница только в одном: восстановление выглядело впечатляюще, а выход из строя — нет.

Совершенно очевидно, что доктор Рэмбо тоже обнаружил это; его, Уолдо, информировали: с первого же момента неприятностей с декальбами у доктора начали проявляться все более нарастающие признаки нервного перевозбуждения.

Потеря доктора Рэмбо заслуживала сожаления. Рэмбо безумный произвел на Уолдо гораздо большее впечатление, чем когда-либо смог бы произвести Рэмбо трезвомыслящий. Было ясно, что у этого человека какие-то способности были; он чего-то добился — причем большего, чем сам Уолдо, это надо было признать, — хотя это и свело Рэмбо с ума.

Уолдо не боялся, что опыт Рэмбо, каким бы он ни был, может поколебать и его собственный рассудок. Возможно, такая уверенность в своих силах была полностью оправданна. Для защиты от недружелюбного мира вполне хватало собственных параноидальных склонностей Уолдо. С его точки зрения, это была здоровая, необходимая адаптация организма к невыносимым условиям, не большая патология, чем, скажем, мозоль или благоприобретенный иммунитет.

В противном случае он, возможно, не смог бы воспринимать тревожные факты более хладнокровно, чем девяносто девять процентов его современников. Он был рожден для бед, столкнулся с ними и раз за разом преодолевал. Да самый дом, в котором он пребывал, свидетельствовал о спокойствии и бесстрашии, с которыми он отражал натиск мира, не будучи в состоянии к нему примениться.

Сами собой напрашивающиеся направления исследований причудливо извивающихся металлических стержней на какое-то время оказались исчерпаны. Рэмбо недоступен, у Рэмбо не спросишь. Что ж, остается еще один человек, которому известно больше, чем Уолдо. Этого человека и надо разыскать. И Уолдо еще раз позвонил Стивенсу.

— От доктора Рэмбо так и ни звука?

— Ни слуху ни духу. Прихожу к мысли, что бедняги нет в живых.

— Возможно. А этого знахаря, приятеля вашего зама, кажется, зовут Шнайдер?

— Грэмпс Шнайдер.

— Да-да. Не будете ли вы так любезны устроить мне разговор с ним?

— По телефону или вам желательна личная встреча?

— Предпочел бы, чтобы он прибыл ко мне, но понимаю, что он стар и немощен. Вряд ли ему легко дастся перелет. А если он еще к тому же окажется подвержен космической болезни, толку мне от него не будет.

— Посмотрим, что можно сделать.

— Очень хорошо. Ускорьте, пожалуйста, это дело. И еще. Доктор Стивенс!

— Слушаю.

— Если все же придется ограничиться разговором по телефону, устройте так, чтобы к нему в дом был доставлен комплект стереопередатчика. Мне желательно в наибольшей мере обеспечить непринужденную обстановку.

— О'кей.

— Представляешь? — обратился Стивенс к Маклеоду, закончив разговор с Уолдо. — «Великий Я» проявляет заботу о ком-то из окружающих.

— Наверное, толстячок заболел, — решил Маклеод.

— Похоже на то. А вкалывать придется не столько мне, сколько тебе. Поедешь со мной. Мы едем в Пенсильванию.

— А на ком останется централь?

— Скажи Каррузерсу, пусть побудет за начальство. Если что-нибудь накроется, мы все равно ничем не поможем.

В тот же день попозже Стивенс опять вышел на связь.

— Мистер Джонс?

— Да, доктор.

— Ничего не выйдет.

— Имеете в виду, Шнайдер не сможет прилететь во «Фригольд»?

— Во-первых, это, а во-вторых, то, что вам не удастся потолковать с ним по видеофону.

— Полагаю, вы имеете в виду, что он мертв.

— Избави бог. Я имею в виду, что он ни при каких обстоятельствах и ни с кем не хочет говорить по видеофону. Говорит, очень жаль, что причиняет вам неудобство, но он против всех этих штучек: фотоаппаратов, кинокамер, телевидения и так далее. Опасные вещи, говорит. И боюсь, закоснел в своих предрассудках.

— В качестве посла вы оставляете желать лучшего, доктор Стивенс.

Стивенс сосчитал про себя до десяти и потом ответил:

— Уверяю вас, я сделал все, что в моих силах, чтобы исполнить ваше желание. Если я не подхожу вам как сотрудник, будьте добры, обратитесь к мистеру Глисону.