Unwritten - [3]

, — он покосился на свой оригинал, ехидно смотря поверх очков: — Серьезно, Толь? Тебе не хватает этого в реальности?

— Не для себя пишу, — практически на автомате ответил автор.

— О, оно и заметно, — усмехнулся двойник. — Опять отпираешься. Будь это полностью не для себя, ты бы написал иначе. Ты хотя бы перед самим собой можешь быть честным? Нет.

Ты — не я. Но это не меняет, по сути, ничего, потому что ты — прав.

— Что тебе от меня надо? — наконец спросил Толя, чувствуя себя не в своей тарелке от одного лишь чужого взгляда. — Кто ты, черт подери?! Что ты, сука, делаешь у меня в квартире?!

— Значит, так и не узнал… — «гость» запрокинул голову, смотря в потолок. — Не ожидал, что ты меня забудешь.

Какое-то смутное, очень нехорошее предчувствие холодом ударило изнутри, пройдясь по спине и ледяным эхом отдавшись в груди. Такое бывает, когда ещё не полностью осознал, что совершил непоправимую ошибку, а подсознание уже собрало почти все доказательства, готовое швырнуть их в лицо.

— Впрочем, — голос как-то неуловимо изменился, став ещё более хриплым, почти рычащим, — и не вспоминал никогда.

В блёклом свете от дисплея видно было только нижнюю часть лица и руки, сложенные на спинке кресла, а вся остальная фигура казалась чёрным силуэтом на фоне такого же чёрного провала окна. Странно изогнутая, будто изломанная. Толя сморгнул, чувствуя острое желание попятиться назад, к двери. Могло обманывать зрение, и без того плохое; могла обманывать темнота; и даже сознание, которому веришь безоговорочно — оно тоже могло обманывать.

Гость отошел от кресла, направляясь к автору. Тот застыл: тело отказывалось слушаться, только громко стучало в такт скрипу досок сердце, отзываясь пульсацией в сонной артерии, да метались в панике, как испуганные мыши в клетке, мысли. Двойник казался уже немного выше, крупнее, чем был поначалу, а его движения — движениями псины, изготовившейся к прыжку, чтобы в один укус перегрызть шею жертвы.

— А ведь клялся, что не забудешь, — в голосе оставалось всё меньше и меньше человеческого, кроме звенящей придушенной злости, — пустые слова, — он почти сплюнул это.

Искусственный свет экрана делал темноту вокруг только лишь глубже, топя в ней. Но и его хватало, чтобы увидеть неестественный оскал двойника, жуткую и искореженную усмешку, его жёлтые глаза, блестящие из мрака.

— Как тебя назвать? — пересмеивая высокий голос пятилетнего ребенка, протянул двойник, поднимая руку ладонью вверх. — Это должно быть имя для собаки?.. Или для человека?.. Как назвать оборотня — как человека, или как собаку?..

Оцепенение сменилось ужасом: изогнутые пальцы завершали крепкие когти.

— Давно не виделись, — прорычал «двойник». — Целых двадцать лет. Узнаешь меня? Я твой первый персонаж.

«У волков нет имен, если только это не волки из заповедника. И советую не обольщаться, это далеко не собаки. Даже ручной волк представляет постоянную угрозу для своего хозяина. Прирученные, они ещё опаснее диких, потому что не боятся человека. И как только ты дашь слабину, он сожрет тебя без промедления. Все эти романтические истории в художественной литературе — не более чем красивая выдумка, лишь подчеркивающая мастерство писателей, если в неё смогли поверить.

Хищник остается хищником. Тот же прирученный семьей дрессировщиков лев, когда вырос, разорвал свою хозяйку и его сына. Волки не лучше. Как бы мило ни выглядел волчонок, из него вырастет зверь-убийца».

Он не слушал. Он и не хотел слушать, бухтя своё «я просто спрашиваю», «я же не собираюсь его заводить». Не объяснять же родителям, что ты сам себе придумал друга, которому можно всегда выплакаться в невидимую мохнатую шкуру. И это даже не совсем волк, как и не совсем человек. Нечто… среднее.

Что-то, что называют «оборотнем».

Но ты же это не скажешь, а спрячешься за «мне просто интересно». Ведь тебя с детства научили тому, что о выдуманных друзьях нельзя даже и заикаться, если, конечно, не хочешь услышать очередную леденящую историю о психушке, в которую ты обязательно попадешь, если ещё раз скажешь что-то.

Тебя научили, что фантазировать плохо.

Хотя, нет. Тебя научили мечтать молча.

Несмотря на сильный страх, заслоняющий собою всё, Толя продолжал отчаянно цепляться за мысль, что происходящее не может быть реальностью, а, скорее всего, является очередным кошмаром. Вот только сознание едко и злобно напоминало, что зачастую в кошмарах подобная установка не помогала. С ней только больнее и страшнее было умирать внутри сна, без возможности проснуться, уже действительно пугаясь, что это и есть настоящая смерть, и надежда была напрасна.

Сейчас всё было ещё хуже. Кроме абсурдности вокруг не было ничего, что могло бы опровергнуть реальность происходящего.

Пальцы врезались в стену, уже надеясь ощутить гладкую поверхность вместо неровной фактуры местами потрепанных обоев — последнее, что могло бы доказать, что это сон.

Стена была шероховатой.

— Я реален, — обманчиво мягко, вкрадчиво произнес «человек» перед ним. Пока что ещё «человек», но с когтистыми руками, покрытыми мехом, и искаженным лицом. — Ты не спишь. Это я, Неназванный.

Он не нападал, насмешливо и с наслаждением наблюдая за испугом своего «создателя», медленно отступающего к приоткрытой двери. Интересно, тот осознает, что ему на самом деле некуда бежать? Что за спиной абсолютная темнота, в которой он не видит, а вокруг — замкнутая квартира?..