Унтер Лёшка - [71]

Минут пять не было ничего слышно, кроме скрипа стволов, шороха листьев и веток, и когда уже все подумали, что дозору померещились все эти дальние крики, бывшие на самом деле стоном деревьев, впереди вдруг действительно послышались голоса, а потом раздался истошный человеческий вой.

– Ой! Жуть-то какая! – схватился за Лёшку Кнопка. – Никак, нечистая сила человека мучает и его кровь в лесу пьёт?! Я слышал, что есть тут такое, в этой проклятущей Румынии, и всем этим здесь какой-то чёрный граф заправляет.

Рядом послышалось испуганное бормотание егерей и шёпот молитв.

– Ага, и его Дракулой зовут, да? – ехидно переспросил молодого егеря Алексей.

– Точно, точно, именно так, – закивал головой Кнопка. – Это самый главный вурдалак во всех этих местах!

Лёшка отчётливо представил, как два десятка мужиков с бледными лицами стоят сейчас вокруг них и в испуге быстро-быстро крестятся. Они шли на крепостной вал под свист пуль и картечи, резались часами на штыках, выносили из под огня своих раненых, а вот тут им было действительно страшно, очень страшно, и они ничего не могли с собой поделать, суеверие в народе было всегда.

– Ну что сказать, Вань, есть такая сказка про Валашского Дракулу – Лёшка остановился и чуть повысил голос, чтобы его слышали все. – Только ведь это в Трансильвании, вёрст эдак за триста отсюда, в западных горах Карпатах. Нет, но сказка-то, конечно, страшная, слов нет, про то, что он кровь людскую пьёт и детей малых ест, на чёрной карете опять же потом раскатывает и даже летает, ежели это ему вдруг приспичит. Только ведь и у нас такого в России навалом. Вон у нас вообще Баба-яга что в ступе, а что на метле летать может. Драконы страшные о трёх голов жаром пышут, а Кощей, тот и вовсе бессмертный, и ничего ты ему сделать не можешь, хоть как не пытайся. Колобки эти по тропинкам катаются, волки серые царевен с царевичами возят, Соловьи-разбойники с ног своим свистом добрый люд валяют. Да много у нас чего есть, куда там какому-то кровопийцу мелкому до наших страшилок. Так ведь ты ж природный русак, Ванька! С крестом на груди и с ладанкой от матушки на шее, до сих пор жив вон и их не боишься, а тут какого-то чёрного графа местного испугался. И не стыдно тебе, а Вань?

Уже целую минуту Лёшка слышал фырканье и откровенные смешки от окруживших их егерей. Боевой дух отряда был полностью восстановлен, трусишка посрамлён, и теперь со служивыми можно было брать в плен любого Дракулу или ещё какого графа.

– Не нужно бояться нечистой силы, братцы, вы ведь православные солдаты, на вас же крест есть. Это вот вас всякая нежить и нечисть боится и только от одного звука ваших шагов уже дрожит и прочь убегает. А вот людей нужно опасаться, люди, они ведь разные бывают. Вот и поглядим, кто же нас там ждёт, вперёд, ребята! – и они пошли крадучись дальше.

– Ляксей Петрович, там человек сорок-пятьдесят османов на поляне копошатся, а с ними ещё вроде как пятеро пленных, связанных верёвками. Правда, одного они уже при мне там прирезали, а до этого его всё огнём пытали, это он так орал, – докладывал Алексею Егор. – Часовых заметили там троих, да они так себе караул там несут и всё больше на это представление таращатся, чем в сторону леса.

– Ясно, – кивнул Лёшка, – тогда разбиваемся все на шестёрки, перво-наперво нужно будет по-тихому часовых снять, ну а потом уже все разом ударим их всем, что у нас есть, и в штыки. Тут главное – внезапность и натиск. Для всех вас сигналом будет взрыв гренады или первый выстрел. Отстреливайте после того всех, кого сможете, ну а дальше – в атаку, и да хранит нас всех Бог!

На небольшой поляне шагах в ста от лесной дороги пылали несколько костров, возле них мелькали тени османских солдат, а около самого большого их вообще кучковалось около двух десятков. Остальные турки сидели у костров и, по-видимому, варили в котлах баранью похлёбку, во всяком случае, так подсказывал сейчас Лёшкин нос.

Возле большого костра сейчас происходило что-то нехорошее, оттуда слышался истерический крик на турецком и свист плётки. Из троих часовых двое сейчас стояли рядышком и, повернувшись боком к лесу, о чём-то оживлённо разговаривали, всматриваясь в то, что происходило у большого костра. Третий часовой с противоположной стороны поляны службу нёс как положено, и его худая поджарая фигура в белом тюрбане с длинным ружьём в руках мелькала в неровных отблесках костра, скрываясь иной раз от глаз в тени.

Дальнего караульного должны были срезать Федька с Егором. Двоих с Лёшкиного края ему нужно было убрать совместно с Макарычем и Тимохой. Около того костра, где сейчас было особенно шумно, вдруг раздался резкий крик, перешедший затем в громкий хрип. «Самое время!» – решил Алексей и выскользнул из-за кустов.

Всё произошедшее потом уместилось по времени в минуты три-четыре, не больше.

– Раздувайте трут, – попросил Лёшка шёпотом дядьку, а сам расстегнул чехол с метательными ножами. Привстав на корячки и выдохнув, он резко выбросил оба метательных ножа с рук. Ближайшему часовому нож, как видно, перебил шейную артерию, и тот, не издав стона, рухнул как подкошенный на землю. Второй караульный был чуть прикрыт телом товарища, и клинок, вспоров мышцу спины и, как видно, задев ребро, чуть отклонился и уже затем вошёл дальше в лёгкое. Турок вначале как-то тихо ойкнул и уже затем, тонко завизжав, начал заваливаться.