Унесённые ведром - [33]

В порыве великодушия он даже пообещал Кренделю прислать с воли почти новые лаковые ботинки, о чём сегодня ужасно жалел: ботинки, действительно, были почти новые. Правда они отчаянно Фёдору жали и уже два года валялись в кладовке, но Сивцов человек был обстоятельный и хозяйственный — просто так ничего не дарил и не выбрасывал. С тяжкими обувными думами Фёдор оказался в маленьком, огороженном бетонным забором дворике, с единственными стальными воротами для въезда и выезда, в данный момент закрытыми.

«Это чтоб все разом в ворота не побежали», — догадался Сивцов.

Сверху дворик был полностью затянут металлической сеткой.

«А это — чтобы через забор не перелезли, — восхитился пленник. — Здорово!»

Тут же стоял цельнометаллический автофургон с мигалкой на крыше. Всех вновь выходивших зачем-то заставляли садиться недалеко от машины на корточки и класть руки на голову. Сивцов сел рядом с Туристом. Наконец, на улицу вышли последние из арестантов и тот самый лейтенант, что выкрикивал фамилии. Он пересчитал всех сидящих по головам и, удовлетворённо хмыкнув, произнёс краткую напутственную речь:

— Граждане подследственные, осуждённые и тому подобные! — жизнерадостно гаркнул он. — Вы направляетесь этапом в город вашего светлого будущего — Казань! Вот на этом славном транспортном средстве, — он кивнул в сторону дышащего на ладан грузовика, — вас доставят до узловой железнодорожной станции, где обеспечат продовольственной пайкой на одни сутки и предоставят комфортабельный вагон типа «столыпин», — он ещё раз оглядел полтора десятка затылков со сцепленными на них руками и продолжил: — Моя задача состоит в том, чтобы доставить вас целыми и невредимыми на станцию и с рук на руки передать солдатам внутренних войск, которые повезут вас дальше. Поэтому предупреждаю сразу: резких движений не производить, громких и неожиданных криков — не издавать. В случае чего — стреляем без предупреждения. Все уяснили? Тогда — по одному в машину, бегом марш!

Народ побежал занимать VIP-места в фургоне.

«В машине рядом садись!» — шепнул Сивцову на ухо Мальборо.

Фёдор кое-как забрался в фургон, в полумраке наступил кому-то на ногу и сел на свободное место на скамейке, которая тянулась вдоль металлической стены. Наконец, все кое-как расселись и машина, скрипя и стеная всеми своими узлами и агрегатами, тронулась с места.

Свет почти не попадал туда, где тряслись заключённые, лампочки то ли не было, то ли она не горела, и Фёдор почти не различал лиц своих соседей. Видно было только отгороженных от опасного контингента решёткой двух милиционеров в переднем торце фургона, которые, прислонив автоматы к стене, азартно резались в карты. Лейтенанта, старшего этапа, там не было — видимо, он ехал в кабине.

Сивцов, по традиции, начал было мычать песню из кинофильма «Шервудские зонтики» в такт покачиванию, но получил откуда-то из темноты ощутимый тычок под рёбра, подавился и умолк. Дальше ехали в тишине.

Освобождение произошло как-то буднично и неинтересно — Фёдору даже не понравилось. Он почему-то думал, что непременно будут какие-нибудь взрывы, стрельба, машину обязательно перевернёт, и нападавшие будут вынуждены выреза́ть их через дно автогеном. Почему Сивцову представлялась именно такая, архисложная картина освобождения, он и сам не знал, просто ему хотелось какого-то праздника души — и Фёдор себе его придумал. На самом же деле, через полчаса поездки, автомобиль просто провалился куда-то правым передним колесом, да так сильно, что все его пассажиры полетели друг на друга.

Привычный к падениям Сивцов вверил себя в руки Господа, как он обычно и делал в таких случаях, и полетел головой вперёд. Ровно через двадцать три сотых секунды полёта голова удачно врезалась в чей-то мягкий живот, который очень бережно погасил инерцию Фёдора. Обладатель живота немелодично взвыл и свалился на кого-то, восхищённо матерящегося на полу.

Видимо, такого приключения в пути не ожидал никто, — всем было весело и немножко больно. Особенно радовали всех присутствующих копошащиеся по ту сторону решётки милиционеры: при ударе их чувствительно приложило о железную стену фургона и сейчас они, тихо постанывая и ругаясь вполголоса, искали улетевшие в угол автоматы.

Со стороны кабины в фургон заколотили кулаком, затем зажглась сигнальная лампа — видимо, водителю и лейтенанту требовалась помощь с машиной. Один из «приложенных» милиционеров, найдя, наконец-то, своё оружие подошёл к двери, ведущей наружу, и ловко открыл её одной рукой, зажав автомат под мышкой. В тот же момент чья-то сильная рука не менее ловко выдернула его из фургона с такой скоростью, с какой немного полноватый охранник перемещался, наверное, впервые в жизни. На улице раздался какой-то глухой удар, вскрик, и внутрь потёк пьянящий зимний воздух.

Второй конвоир, почувствовав неладное, развернулся к двери, держа в руках автомат, но густой бас с улицы так серьёзно произнёс: «Не балуй!», что он тут же положил оружие на пол и поднял руки. Видимо, у человека снаружи были ещё какие-то средства убеждения, кроме тяжёлого баса, потому что милиционер безропотно, повинуясь невидимому остальным жесту, подошёл к открытой двери и спрыгнул из фургона в неизвестность. Из неизвестности донёсся ещё один глухой удар, а затем света внутри опять стало не хватать — проём закрыла чья-то огромная туша.