Унесённые ведром - [10]

— П-почему х-хромой? — поразился Попович такому неожиданному переходу.

— Не знаю, у тебя хотел спросить. Ходит, как будто у него обе ноги прострелены. И всё время таскает что-то.

— Что таскает? — Семён не успевал усваивать новые порции информации о своём «подопечном».

— Да хрен его знает. Ненормальный какой-то. Хотел бы пошутить, сказал бы — баррикады строит, — майор закурил. — А так не знаю. Как инопланетянин какой, ей-богу! — он выплюнул только что зажжённую сигарету под ноги и с чувством её раздавил. — Хочешь взглянуть?

Семён взял протянутый бинокль и навёл его на окна седьмого этажа. С Сомычем было что-то не так, и это чувствовалось. Майор в своей жизни не боялся ни бога, ни чёрта, ни афганских моджахедов, ни чеченских боевиков, а вот поди ж ты… Когда Попович заметил силуэт за шторами, у него невольно отвисла челюсть — такой нереальной была открывшаяся взору картина: у человеческого силуэта было, во-первых, две головы (одна над другой), а во-вторых, его походку не смогло бы повторить ни одно живое существо на земле — какая-то немыслимая смесь лёгких полуприседаний, нелепых ужимок и едва заметных подпрыгиваний, во время которых одна из голов качалась сильнее, а другая — меньше.

— Сомыч, — пробормотал Семён мгновенно пересохшими губами, — почему у него две головы, а?

— Не знаю. Это не голова, это, похоже, предмет какой-то, — Сомов закурил новую сигарету. — Я ж говорю, он что-то там таскает, из одной комнаты в другую. А через десять минут — обратно. И так уже сорок минут.

— А обратно-то он зачем носит? — удивился Попович. — Я понимаю ещё в одно место что-то таскать, но туда и обратно? Бред какой-то!

— Ты меня знаешь, Сеня, — майор заметно нервничал, это было необычно и потому удивительно. — Меня мало чем испугать можно. Я много тварей, считающих, что им всё в этом мире позволено, упаковал. Вот этими вот руками. И на ножи ходил, и на стволы, и повоевать успел, ну да ты сам знаешь, тоже разок в госпитале повалялся. И всегда боялся только одного — неизвестности. Когда не знаешь, какой противник против тебя воюет, чем вооружён, на что он способен и с какой стороны ждать нападения — это страшно. Так вот, Семён. Этого, — он кивнул в сторону окон, — я боюсь. Я не понимаю, что он там делает. Это какие же нервы надо иметь — столько времени ходить перед снайпером и делать вид, что занимаешься какими-то домашними делами, а ещё через час пойдёшь на работу? И ещё я боюсь, чтобы Саня, — кивок в сторону крыши, где залёг снайпер, — не начал стрелять без команды. Потому что он тоже на пределе. От этой его… походки.

На груди Сомова раздражённо затрещала рация.

— Вас понял, — ответил майор. — Разрешите выполнять?

Рация удовлетворённо хрюкнула.

— Ну вот, — сказал Сомов. — Штаб выдал свой гениальный план.

— Какой ещё план? — удивился Попович.

— Штурм — в восемь ноль-ноль! — бодро отрапортовал ему Сомов и, отдав честь, дурашливо повернулся через левое плечо и, строевым шагом подойдя к СОБРовскому автобусу, скрылся внутри. Через секунду из автобуса грохнул мощный раскат хохота — командир донёс до своих подчинённых приказ штаба.

Семён автоматически бросил взгляд на часы. Было без двенадцати минут восемь.

Всё пошло не так ещё в самом начале штурма.

Сомов решил атаковать квартиру через окна и двери одновременно, чтобы не оставить противнику никаких шансов. Всё было готово: по периметру металлической двери был наклеен специальный термический шнур, прожигающий метал в доли секунды, а также небольшие направленные заряды, которые с силой бросят выжженный кусок металла вовнутрь. В образовавшееся отверстие должны хлынуть его бойцы, мгновенно растекаясь по квартире. Одновременно в окна квартиры на альпинистских тросах влетят ещё трое бойцов, отвлекая и рассеивая внимание противника при помощи светошумовых гранат.

Вроде бы всё было правильно, верно, отработано сотнями тренировок и десятками реальных операций, но что-то тянуло майора изнутри, он чувствовал, что чего-то не учёл в диспозиции. Чего-то очень важного, того, что он сам видел своими собственными глазами, отметил сей факт, но не придал ему особого значения. Нет, не вспомнить. Поздно. Штурм!

Шипение термошнура, какой-то вопль внутри, — взрыв! — и дверь, как ему показалось, медленно начинает влетать в проём. Ребята слаженно, как на тренировке, выставив вперёд стволы автоматов, делают первый шаг вслед за ней и… В следующий миг та самая дверь, которая только что, казалось бы, летела внутрь квартиры, брошенная туда мощным взрывом, с такой же скоростью вылетает обратно и, увлекая своим немалым весом двух СОБРовцев, припечатывает их со страшным металлическим звуком к шахте лифта.

«Слава богу, заставил всех надеть „сферы“ и „броники“ перед боем!» — вихрем пронеслось в голове майора, но затем место в его голове вновь заняла пустота.

Потому что в дверном проёме, из которого только что вынесло тяжёлую металлическую дверь, стоял и сам виновник такого экстравагантного её поведения.

В дверях стоял огромный антикварный бильярдный стол орехового дерева.

Весь верх стола был заставлен не то ящиками, не то сундуками, а пространство под столом занимали какие-то тряпки, подушки, одежда и тому подобное. Не было видно ни одной щели — ни сверху, ни снизу стола. Первым пришёл в себя Сомов: