Унция или Драгоценное Ничто - [41]

– Зря вы так, – Пятница поглядел на Кварту, потом на Квинту и расправил плечи. – Помню, ещё юнгой…

Секста фыркнула от смеха, а Септима села перед стулом гостя на пол, скрестив ноги по-турецки.

– Влюбились? – спросила, строя матросу глазки.

Пятница улыбнулся, но продолжать не стал.

– Так что же было в «Одеоне»? – наклонился вперёд Гракх.

– Когда тому субъекту вместо радуги принесли радужную форель, он обиделся и съел рояль.

– Класс! – восторженно выдохнули Секста и Септима.

Гракх поморщился.

– А потом? – он сделал знак, чтобы младшие дочери закрыли рты.

– Потом он направился к Октавиану, желая посчитаться, но в зал влетела птица с солнышком на груди и клюнула его в макушку. На этой, как говорится, высокой ноте «концерт» и закончился.

Септима вытянула ногу, касаясь ботинка матроса:

– А вы сами поёте?

– Что? – не понял Пятница.

– Я говорю, вы петь умеете? А то у вас голос такой приятный, это сразу слышно, – она стала медленно накручивать прядь на пальчик.

– Так, ты уроки сделала? – нависла над ней Кварта. – Опять за тебя в четверг краснеть!

– Ой, да, пожалуйста, – огрызнулась Септима. – Тебя никто и не просит!

– Неси тетрадь! – Кварта пихнула сестру в спину.

Девочка нехотя встала, пошла, продолжая улыбаться гостю.

Секста тут же уселась на её место.

– А ты сделала? – тем же тоном спросила Кварта.

– А как же, – Секста изучала Пятницу вблизи. – Какой у вас красивый якорь! Синий, как океан. А это очень больно?

– Тоже встала и марш за тетрадью!

Секста вздохнула и поплелась следом за Септимой. Пятница усмехнулся, провожая девочек взглядом.

– А про эту певицу Октавиан ничего не рассказывал? – спросила Терция.

– Ой, да что ж это я? – он спохватился, доставая письмо.

Гракх быстро распечатал конверт:

– Так… «Здравствуйте»… – начал читать вслух, но сразу про всех забыл. – Ага… ага…

– Па-ап! – позвала Квинта. – Мы тоже здесь!

– Да-да, – Гракх уже проглотил половину послания. – Гм… «Айода – потрясающая, волшебная певица…», вот как! – оторвался от письма. – Знакомое имя, что-то из древнегреческой мифологии. Так… так…

– Дай я, пап, – Квинта взяла письмо. – «В это трудно поверить, но стоило Айоде запеть, как мир изменился. Я увидел то, что до этого никогда не видел, или только один раз в своей жизни, когда ещё был дома. И главное, она очень похожа на одного человека, с которым мне пришлось расстаться, и который мне очень дорог. Я вам об этом не говорил, но придёт время, и вы всё узнаете. Я уже не сомневаюсь, что мы снова встретимся. И это тоже благодаря Айоде. Люблю вас и крепко обнимаю, Октавиан».

Квинта вернула письмо отцу, который стал заново его разглядывать.

– У него и почерк стал ровнее, взгляни, Амма! – радостно улыбаясь, он передал листок жене.

В комнату вбежали Секста и Септима, красные и растрёпанные. Они остановились, тяжело дыша, глядя на конверт в руках отца.

– Ой, я всё пропустила! – Секста замахнулась на Септиму тетрадью. – Из-за тебя!

– Можно подумать! – Септима уже улыбалась Пятнице.

Кварта потянула матроса за рукав:

– Нашему любезному почтальону пора на корабль, – сказала громко, чтобы все слышали. – Я вас провожу.

– А мне с вами можно? – спросила Квинта. – Дома такая скука!

– Конечно, пойдёмте! – обрадовался Пятница.

– Лучше побудь с младшими, сестрица, – Кварта подтолкнула гостя к выходу. – Они тебе скучать не дадут.

– По законам мировой гармонии, тебе надо встречаться с Четвергом, – бросила Квинта, глядя им в спины.

Дверь захлопнулась, и девушка, вздохнув, пошла к себе в комнату. В гостиной кроме Гракха и Терции никого не осталось.

– Всё-таки он отыскал твоего брата, – старик покачал головой. – Неудивительно, с таким невероятным нюхом!

– Что же нам теперь делать? – Терция с ожиданием смотрела на отца.

– Думаю, то чудесное солнце знает, что за ним идёт охота.

– Ты о птице с солнышком?

– Нет. Назови-ка трёх старших орфических Муз.

– Мелета, Мнема и… Айода!

– Опытность, Память, Песнь, – Гракх посмотрел в окно. – Та история, в которую угодил Октавиан, непростая. В неё вовлечены высокие силы.

– Высокие силы? – Терция говорила шёпотом.

– Помнишь последний концерт Королевы-Соловья?

Она кивнула.

– А помнишь, что Тереза сказала?

– Что этот мир поёт, и его голос не даёт людям пропасть…

– Именно, – Гракх взял дочь за руку. – Сама музыка должна прийти Октавиану на помощь!

– Но почему тогда музыка не пришла на помощь Королеве-Соловью?

Старик опустил голову:

– Иногда мир напоминает нам, кто мы и какими можем быть, – он принялся гладить кармашек на груди. – Существо, которое навестило нашу лавочку… О, ты не слышала тех дьявольских голосов, дочка!

Терция посмотрела отцу в глаза:

– Что, они более дьявольские, чем наш девичий хор?

Гракх нахмурил брови:

– Никогда не говори так, родная! Даже шутя.

– А я вполне серьёзно, – она накрыла его сухую руку своей нежной ладонью. – Ответь, папа!

Старый музыкант посмотрел в стену, за которой слышались крики младших дочерей.

– Нет, не более, – потрепал её по щеке и улыбнулся.

Унция каждый день, как на работу, ходила в амфитеатр на холме. Там её всегда ждали гости, которые, казалось, и не расходились после её выступлений. Каждый раз они награждали певицу овациями, и их ликование естественным образом переходило в блеск крыльев Птицы. И в этот раз, едва Колизей наполнили рукоплескания, послышался её голос: