Умри в одиночку - [9]

– Я выхожу с группой на перехват… – сказал капитан Матроскин. – Я могу успеть к ферме, скорее всего, только чуть позже трактора… Связи, наверное, не будет, там место низкое, если что-то срочное, звони на мобильник, здесь устойчивая сотовая связь… Вышка недалеко… Я мобильник включу…

– Понял, я к своим возвращаюсь… Вышку я ещё ночью заприметил… Трубку я тоже, пожалуй, включу… На виброзвонок…

– Я всегда только на виброзвонке её держу. С «краповыми» я на ходу свяжусь… Мне кажется, тракторист не по сезону рано начал строительные работы…

– Может, просто материалы заготавливает…

– Есть ли необходимость по такой грязи мотаться? Если увязнет крепко, кто его вытаскивать будет? Другой трактор гнать?..

– Пусть проверят…

– Я передам. Мы погнали…

2

Странно…

Кукушка куковать начала не ко времени. Обычно они кукуют в разгар весны и в начале лета. Свадьбы у них, что ли, в это время… Это Берсанака знал отлично, всё-таки вырос в местности, где кукушек всегда было много. Как-то так повелось, что в округе нигде больше кукушек не водилось. Только в их долине. Вообще-то кукушка традиционно считается более северной птицей и гор любовью не балует. Но у них долину тоже не горы, а, по сути дела, холмы окружали. И это место кукушки облюбовали себе издавна, ещё до того времени, которое Берсанака помнил. Весной и в начале лета трудно их не услышать.

– У русских принято кукушку спрашивать, сколько тебе лет прожить осталось… – сказал Док Доусон. Его когда-то звали Майклом Доусоном, но с тех пор, как два года назад Майкл стал доктором международного права, он стал требовать, чтобы его звали официально Доком Доусоном. Впрочем, для смены имени были и другие причины – за Майклом Доусоном тянулось кое-что, что он хотел бы забыть или хотел бы, чтобы об этом забыли другие. ЦРУ помогло даже документы на новое имя получить. – Я когда-то изучал русские суеверия…

Русские суеверия, как и чеченские обычаи, полковник изучал впопыхах, просто читая в самолёте методическое пособие, и было это перед его первой поездкой в Чечню четыре года назад.[3] Тогда он вернулся благополучно, хотя и потерял одного ценного сотрудника, который, как потом оказалось, стал агентом в русской лаборатории, что тоже стало плюсом для карьеры самого Доусона, и неожиданно для себя Док стал вдруг крупным специалистом по республикам Северного Кавказа, входящим в состав России. Это был большой и перспективный плацдарм для повышения по службе в сравнении с тем, чем полковник занимался прежде.

– Я не знаю, что принято у русских. У нас говорят, если кукушка к тебе на забор села, кто-то в доме умрёт… Нехорошая птица… И совсем нехорошо, если она не вовремя куковать начинает… Рано ещё кукушке голос подавать… – ответил Берсанака хмуро.

Они разговаривали по-английски, который для Дока Доусона был родным языком, а для Берсанаки Гайрбекова хотя и представлял некоторую проблему в письменном варианте, но разговорным он владел вполне сносно. Все последние годы приходилось по несколько месяцев практиковаться, потому что жил и работал он в эти месяцы среди людей, говорящих только по-английски, хотя эти разговоры проводились внутри высокого бетонного забора и тоже бетонного, вбирающего в себя и холод и жару здания, стоящего посреди большого двора, тем забором окружённого. А вокруг забора по-турецки говорили. Берсанака и турецкий разговорный язык знал, и даже лучше английского, но с турками он общался редко, потому что часто покидать пределы двора разведцентра ЦРУ ему не рекомендовалось. И вообще турки ему не нравились. Он их ненадёжными людьми считал. Сегодня одно говорят, завтра другое и всегда пытаются свою выгоду найти. Впрочем, в городке, где разведцентр располагался, жили преимущественно турецкие армяне, которые себя тоже турками называли. Это дальше, в горах, живут те, которые хотят армянами зваться. А в городах они тоже зовутся так, как им выгоднее. Берсанака не любил людей, которые во всём только свою выгоду ищут. Он сам таким никогда не был, и несходство характеров отражалось на его отношении к людям.

– Сейчас климат быстро меняется, – заметил Док. – В ненужное время глобальное потепление, в неподходящее – непонятное похолодание почище глобального…

– Хорошо, если так… – думая о своём, сказал Берсанака.

Док Доусон тон уловил сразу.

– У тебя есть сомнения? – и, конечно же, обязательный внимательный вопрошающий взгляд водянистых глаз.

Док всегда свой вопрос сопровождал таким взглядом. Когда он смотрел сквозь сильные очки, что носил обычно в разведцентре, Берсанаке, огонь и воду прошедшему, становилось слегка не по себе. Было в этом взгляде что-то придавливающее, пугающее, холодное, что заставляло кожу тела мелко вздрагивать, как от ледышки, упавшей за шиворот.

– При нашей жизни сомнений не быть не может… – к условиям боевой жизни на нелегальном положении, более того, на положении разыскиваемого и гонимого человека, Гайрбеков всегда относился с лёгкой философичностью и считал такие условия почти нормальными. По крайней мере, привычными… Это потому, что он когда-то, несколько лет назад, пытался считать их ненормальными и тогда сильно страдал. Но Берсанака тем и славился, что всегда удачно и легко адаптировался к условиям. И в тот раз, осознав причину своего неприятного самочувствия, он мысленно перестроился, и ему стало заметно лучше и легче. – При нашей жизни могут быть подозрения, а если есть подозрения, следует проявлять повышенную осторожность. Я всегда этого принципа придерживаюсь и потому жив до сих пор. Главное – не бояться бояться… Когда боишься, ты осторожен… А те, кто боялись показать, что они боятся, хотя в действительности тоже боялись, давно в земле сгнили…