Умри, маэстро! - [130]

– Что у тебя за характер? — спросил я. Мириам непонимающе повернулась ко мне. — Ну почему тебя вечно тянет на авантюры? Почему бы тебе не научиться вязать?

– Я умею вязать, — сказала она таким тоном, словно говорила: "Не приставай".

И я не стал к ней приставать. До самой Гроув-стрит я молча любовался ее профилем в изменчивом свете фонарей и думал о том, что подло с моей стороны так жестоко разыгрывать даму.

Мы подъехали к дому. Мириам выбралась из машины и замерла, не сводя глаз с особняка, который казался в приглушенном лунном свете особенно зловещим. Он смотрел на нас, угрюмо насупившись, словно старый опустившийся скряга, молча утверждающий свое право существовать на этой земле.

Через несколько мгновений Мириам стряхнула оцепенение и подошла к забору. Я не мог с уверенностью сказать, почему она остановилась: потому ли, что не решалась пройти дальше, или же просто поджидая меня. Так или иначе, мы подошли к крыльцу вместе.

Я с удовлетворением отметил, что Томми либо оставил машину на другой улице, либо приехал на такси. Я, честно говоря, немного волновался по этому поводу; Томми умен как черт, но порой не слишком предусмотрителен.

Взойдя на крыльцо, я тайком нажал на кнопку звонка. Никакого звука, разумеется, не последовало, зато я знал, что на пульте у Томми загорелась лампочка, известившая его о нашем прибытии. После этого я протянул Мириам один из запасенных мною фонариков и толкнул входную дверь. Но Мариам задержала меня.

– Пропусти вперед даму, — потребовала она и скользнула в дверь первой.

Пол в" холле просел под ее ногами на добрых два дюйма. Она непроизвольно взмахнула рукой, чтобы удержать равновесие, и повернулась ко мне, насмешливо улыбаясь.

– Билл, не отставай.

Ускорив шаг, я вскоре оказался в узком коридоре, в конце которого можно было разглядеть лестницу. Бросалось в глаза, что ступени этой лестницы были чересчур высокими.

– Э-эй! Кто-о-о-о зде-е-е-есь?

– Что? — одновременно вырвалось у Мириам и у меня.

Мы услышали не голос даже, а тень голоса, даже тень эха, но слышали мы именно то, что слышали.

– Я ничего не сказал, — прошептал я, и Мириам в унисон со мной:

– Я ничего не сказала. — И невозмутимо добавила:

– Два варианта: мы здесь не единственные охотники за привидениями или же местные привидения не любят терять время. Оба варианта меня устраивают. Куда идем?

Я подумал, что первое впечатление Мириам могло бы быть и более сильным. Вслух я произнес:

– Начнем сверху.

Мы беспрепятственно дошли до лестницы и начали подъем, освещая себе дорогу фонариками, как оказалось, довольно-таки мощными. Когда мы миновали первый пролет, Мириам оказалась впереди, так как лестница в этом месте заметно сужалась, и идти рядом и дальше было бы непросто. Вдруг я заметил, что Мириам ступила на прогнившую доску, и подхватил ее, не дав ей скатиться кубарем с лестницы и сломать себе шею. Она же, не поворачивая головы, бросила:

– Спасибо, Билл. Я в долгу перед тобой. И глазом не моргнула!

На верхней ступеньке я вдруг замер.

– Тс-с, Мириам. По-моему, я слышал, как кто-то смеется.

Мы оба затаили дыхание, стараясь уловить слабый звук.

– Это не смех, — прошептала Мириам. Я еще раз прислушался и возразил:

– Смех. Судя по всему, кто-то смеется по такому поводу, по которому следовало бы плакать. Господи, это смех безумца!

Звук был тихий-тихий, едва различимый, но у меня не оставалось сомнений, что некто невидимый веселится от души. Мириам поморщилась, как будто от неприятного запаха. Я вытер мгновенно вспотевшие ладони о брюки. Ради всего святого, где мог Томми раздобыть такую запись?

На цыпочках мы миновали холл второго этажа, и Мириам толкнула ближайшую дверь. От колебания воздуха поднялась пыль, и из темноты поднялся неясный силуэт огромных размеров.

Звон и грохот.

Звон и грохот сзади и нечто невообразимое впереди. Я отпрыгнул вправо, Мириам — влево, и на долю секунды мы увидели пляшущую в лучах фонариков пыль. Мириам, надо отдать ей должное, опомнилась первой. Опомнилась, во всяком случае, настолько, что смогла посветить фонариком туда, откуда раздавался грохот. Всего лишь старая гравюра; она висела в коридоре и свалилась на пол, когда я протопал мимо, потому что гвоздь держался в Прогнившей стене на честном слове. Стекло, конечно, разлетелось вдребезги. Опомнившись, я посветил фонариком в дверной проем и увидел массивный письменный стол, покрытый пыльным белым полотном.

– Тут трудно соскучиться, а, Билл?

Мириам уже стояла рядом со мной.

Я закусил язык, чтобы не было слышно стука зубов, и попытался изобразить улыбку. Надеюсь, мне это удалось — благодаря скудости освещения. Мириам позволила мне войти в ту комнату первым; значит, она решила, что со мной все в порядке.

Ничего особенного мы там не заметили, если не считать двух сломанных стульев и несметного количества пыли. В глубине комнаты обнаружилась другая дверь. Я открыл ее и остановился на пороге, освещая фонариком черное пространство и ничего не видя. Мириам следовала за мной, поэтому я посторонился, чтобы дать ей пройти. Что-то тронуло меня за плечо…

Бам! Ку-ку! Бам! Ку-ку! Бам!

Мириам ахнула и вцепилась в мою руку так, что я выпустил фонарь, который, упав на пол, выкатился из помещения. Мириам же непроизвольно нажала на кнопку своего фонарика, и чернота ударила нас по глазам. Мои колени подогнулись, а моя хладнокровная подруга вцепилась обеими руками в мою голову — первый подвернувшийся ей предмет. И еще она пищала, как вполне взрослый цыпленок, вылупившийся из яйца целых два часа назад. А звуки не умолкали до тех пор, пока пальцы Мириам не оставили в покое мой висок и не нащупали кнопку, включающую фонарь. Тогда и выяснилось, что перед нами старинные часы с кукушкой. И эта самая кукушка лгала нам, будто сейчас одиннадцать часов. Наверное, я в темноте напоролся на маятник и привел механизм в действие.