Умирающее животное - [11]

Не поймите меня неправильно. Дело вовсе не в том, что с Консуэлой я будто бы обрел вторую или, если угодно, последнюю молодость. Вот уж на молодость мое тогдашнее состояние было менее всего похоже. Энергия Консуэлы, энтузиазм Консуэлы, девическая неискушенность Консуэлы, даже далеко не девическая искушенность Консуэлы буквально каждое мгновение самым драматическим образом подчеркивали роковую разницу между нами. Я никогда не заблуждался на сей счет: двадцать четыре года было ей, а вовсе не мне. Вторую молодость переживают разве что полные идиоты. К тому же обманчивое ощущение собственной молодости — это капкан. Будучи на самом деле, мягко говоря, не молоды, вы испытываете мучительно колющую боль, когда мысленно сопоставляете безграничное будущее своей юной партнерши с неумолимо близкой линией собственного горизонта; вы вдвойне страдаете, воспринимая каждую рутинно даруемую вам милость как едва ли не самую последнюю. С таким же успехом вы могли бы сыграть в бейсбол с оравой двадцатилетних парней. Играя с ними, ты не становишься моложе. И ни на мгновение не забываешь о гигантской возрастной форе. Ты утешаешь себя тем, что хотя бы находишься на поле, а не на скамейке запасных или на трибуне.

На самом деле мучительное ощущение собственной старости при этом только обостряется, но сама она, твоя старость, открывается тебе в новом свете.

Можете вообразить себе старость? Разумеется не можете. И я не мог. Даже не пытался. Не имел ни малейшего представления, что это такое. Даже ошибочного образа старости у меня не было, просто никакого. И ни у кого нет, да никому этого и не надо. Утруждать себя этой докукой, прежде чем она затронет тебя, да с какой же стати? Заранее размышлять над тем, каким боком оно все повернется? Увольте! Страусова политика или куриная слепота?

Вполне понятно, что ни одна из последующих жизненных ступеней просто-напросто не представима на любой из предшествующих. Порой ты успеваешь увязнуть в очередном из этих болот по пояс, прежде чем сообразишь, что вообще до него добрел. Но все же на каждом из более ранних этапов находишь те ли иные радости в порядке, так сказать, компенсации. И тем не менее даже середина жизненного пути преподносит многим из нас путающие сюрпризы. Что же тогда говорить о конце? Любопытно, что это первая стадия жизни, на которой, даже уже очутившись на месте, полностью от нее самой отстраняешься. Наблюдение над собственным неумолимым телесным и духовным распадом становится для самого наблюдателя (если ему, конечно, повезет, как повезло мне, сохранить существенный запас жизненной энергии) делом как бы отстраненным; ты разлагаешься и следишь за тем, как разлагаешься, но следишь настолько издалека, что не без облегчения чувствуешь: разложение разложением, распад распадом, а я все тот же, я от него никак не завишу… Меж тем признаки старения накапливаются и множатся, постепенно подводя тебя к неизбежному выводу, но и тогда вопреки всему ты от этого все равно отстраняешься. И когда объективная реальность в конце концов настигает тебя, пощады от нее не жди.

Следует различать умирание и смерть. Умирание есть процесс дискретный, расчлененный. Если человек ничем не болен и хорошо себя чувствует, умирание вообще не заметно. Окончательный исход неотвратим, однако далеко не во всех случаях ему предшествуют бурные предвестия. Нет, вам этого не понять. Единственное, что понимаешь о стариках, пока сам не становишься одним из них, — это то, что на них лежит отпечаток былого времени, их времени. Но это насильственное отправление стариков в былое время, но это замораживание их там оборачивается (если его ничем не дополнишь) лишь ложным пониманием старости, а значит, полным ее непониманием. Для того, кто сам еще не стар, старик — это человек, у которого всё в прошлом. Тогда как сам старик, и впрямь пребывая в прошлом, вопреки этому (или, может быть, вдобавок к этому) пребывает и в настоящем. И прошлое живо для него, и он сам жив, причем не только для прошлого. Он живет здесь и сейчас и столь же очарован жизнью здесь и сейчас во всей ее полноте, как прошлым, и позапрошлым, и позапозапрошлым. Подумайте о старости как о той поре жизни, когда ни на минуту не забываешь о том, что твоя жизнь поставлена на карту в каждом роббере, то есть буквально ежедневно и ежечасно. И понимаешь, что даже в лучшем случае тебе осталось совсем немного. Пока тебя не обступит окончательное молчание… А в остальном это точно такая же пора жизни, как любая другая. В остальном ты бессмертен ровно до той минуты, когда умрешь.

Не так уж много лет минуло с тех пор, когда старость принято было укладывать в строго определенные рамки, в заранее заготовленные формы. И когда имелись строго определенные рамки и заранее заготовленные формы для молодости. Но сейчас-то не осталось ни того, ни другого. Разыгралась великая битва за расширение пределов допустимого, произошел грандиозный переворот. И все же далеко не факт, что и сегодня семидесятилетнему, допустим, мужчине не предосудительно участвовать в человеческой комедии на правах субъекта агрессивного секса. Далеко не факт, что окружающие правильно поймут старика, который обуреваем страстями и не желает вести монашеский образ жизни. Вместо того чтобы, как когда-то, спокойно попыхивать трубкой, сидя в кресле-качалке. Может быть, людям до сих пор омерзителен тот, кто отказывается повиноваться показаниям своего персонального хронометра. Я понимаю, что на сочувствие, не говоря уж о воздаянии, мне рассчитывать не приходится. Но как быть с тем, что, насколько я могу судить по себе, и в глубокой старости ничего, ну буквально ничего в этом плане не меняется?