Умирающее общество и анархия - [5]

Если нам пришлось пережить весь этот період кровопролитія, нищеты и эксплуатаціи, называемый человѣческой исторіей, то это зависѣло именно от того, что человѣк был эгоистом в полном смыслѣ слова, без всякаго смягченія, без всякаго противодѣйствующаго вліянія. Во всякой ассоціаціи он видѣл прежде всего удовлетвореніе своей непосредственной потребности. Когда ему представлялась возможность поработить болѣе слабаго, он дѣлал это без всяких стѣсненій; он не видѣл ничего кромѣ той работы, которую может произвести порабощенный, и не думал о том, что необходимость надзора за ним и необходимость подавлять в будущем различныя возстанія в концѣ концов потребует столько же труда и что выгоднѣе было бы работать вмѣстѣ, помогая друг другу. Таким образом установились власть и собственность, и если мы хотим их уничтожить, то уже во всяком случаѣ не для того, чтобы начать съизнова всю прошлую эволюцію.

Если мы примем, что человѣком должен руководить лишь один чистый эгоизм, лишь поклоненіе собственному я, то это будет значить, что он должен броситься очертя голову в общую свалку и стремиться только удовлетворить самого себя, не заботясь о том, не мѣшает ли это кому-нибудь другому. Сказать это – значит сказать, что будущая революція должна произойти в пользу болѣе сильных, что новое общество должно быть основано на вѣчных столкновеніях между личностями. А если так, то нам нечего было бы ссылаться ни на какую идею всеобщаго освобожденія; тогда оказалось бы, что мы возмущаемся против современнаго общества только потому, что его капиталистическая организація мѣшает лично нам пользоваться его благами.

Возможно, что среди людей, называвших себя анархистами, и были такіе, которые становились на эту точку зрѣнія. Может быть именно от этого зависит факт измѣны и превращеній тѣх, которые сначала были самыми ярыми, а затѣм перешли в ряды защитников существующаго строя, потому что это оказалось для них болѣе выгодным.

Конечно, мы боремся с современным обществом потому, что оно не дает удовлетворенія нашим стремленіям, но мы понимаем, что в наших интересах, чтобы это удовлетвореніе потребностей было распространено на всѣх членов общества.

Человѣк всегда эгоист, он всегда стремится сдѣлать из своего я центр вселенной. Но по мѣрѣ того, как его ум развивается, он начинает понимать, что если его я требует удовлетворенія, то есть и другія я, которыя требуют того же самаго и, чувствуя себя неудовлетворенными, начинают заявлять о своих правах. Вот почему мистики и сентименталисты стали проповѣдовать самоотреченіе и самопожертвованіе ради других.

Понемногу, однако, несмотря на продолжающуюся проповѣдь принесенія личности в жертву обществу – проповѣдь, не меньше грубой силы содѣйствовавшую его поддержанію – произвол начал смягчаться, предоставляя все большій простор развитію личности. Если узкій, дурно понятый эгоизм мѣшает развитію общества, то с другой стороны самоотреченіе и дух самопожертвованія оказываются вредными для личности. Не всякій может жертвовать собою для других, особенно если эти другіе ему посторонніе. В концѣ концов такое самопожертвованіе может оказаться даже вредным для человѣчества, потому что оно дает простор господству умов узких и эгоистических, в дурном смыслѣ этого слова и таким образом доставляет преобладаніе наименѣе совершенному типу человѣчества. Чистый альтруизм в точном смыслѣ слова точно также не может поэтому прочно утвердиться, как и эгоизм.

Но если, взятые в отдѣльности и доведенные до крайности, эгоизм и альтруизм оказываются оба вредными как для личности, так и для общества, то, соединившись в одно, они образуют третье начало, которое и должно лечь в основаніе будущих обществ. Это начало – солидарность.

Предположим, что нас нѣсколько человѣк и что мы соединяемся с цѣлью удовлетворенія какой-нибудь потребности. Если в нашей ассоціаціи нѣт ничего принудительнаго, никакого произвола, а она обусловливается исключительно нашими нуждами, то мы очевидно внесем в нее тѣм больше силы и энергіи, чѣм сильнѣе мы будем чувствовать данную потребность. Всѣ мы участвуем в производствѣ и всѣ имѣем очевидно право на потребленіе, а так как для того, чтобы имѣть возможность удовлетворить потребностям всѣх, эти потребности будут разсчитаны заранѣе (включая сюда и новыя потребности, которыя можно будет предвидѣть), то в распредѣленіи продуктов без труда установится солидарность. Heдаром говорят, что взгляд человѣка может обнять больше чѣм сколько входит в его желудок: чѣм сильнѣе будет у него какое-нибудь желаніе, тѣм дѣятельнѣе будет он стремиться к его осуществленію, и таким образом произведет не только все то, что нужно для его сотоварищей, но сможет удовлетворить даже и тѣх, у которых явится желаніе обладать данным предметом только тогда, когда он будет уже существовать. Потребности человѣка безконечно разнообразны; также безконечно разнообразны будут виды его дѣятельности и средства к удовлетворенію этих потребностей, и именно это разнообразіе будет содѣйствовать общей гармоніи.

В нашем обществѣ, гдѣ люди, для полученія необходимых для жизни предметов, привыкли всегда разсчитывать на чужой труд, они преслѣдуют только одну цѣль: достать себѣ побольше денег, чтобы имѣть возможность купить себѣ что угодно; а так как ручной труд едва позволяет человѣку не умереть с голоду, то всякій, кто может, старается добыть себѣ денег как-нибудь иным путем, только не трудом: один становится чиновником, другой журналистом (причем не останавливается и перед шантажем); тот, у кого есть нѣкоторый капитал, начинает торговать, увеличивать свой доход, обманывая своих сограждан, занимается спекуляціей и ажіотажем, или же эксплуатирует чужой труд. Люди прибѣгают к всевозможным низостям и не дѣлают единственнаго дѣла, которое могло бы удовлетворить всѣх: не занимаются полезным, производительным трудом. Каждый заботится только о себѣ, совершенно не думая о тѣх, кому он наносит ущерб; отсюда тот безразсудный эгоизм, который стал, повидимому, единственным двигателем человѣческих поступков.