Умение предвидеть. Чему я научился за 15 лет на посту главы Walt Disney - [35]

Я не был точно уверен в том, что его смущало. То ли ему не нравилась сама идея, то ли он не чувствовал в себе достаточно сил для такого масштабного проекта. Но я знал, что он не из тех, кто отступает перед трудностями, поэтому сыграл на его самолюбии. Он ничего не ответил, но улыбнулся и кивнул, как бы говоря: «Хорошо, я все понял».

В итоге мы создали продукт, который стал одним из наших самых больших достижений. Команда Руна потратила месяцы на предварительную подготовку, и ближе к завершению он, как и сотни раз до этого, вступил в проект и поднял его на должный уровень. Питер Дженнингс вел наш репортаж о наступающем тысячелетии с Таймс-сквер. Мы были на месте, когда часы пробили полночь в Вануату, в первом часовом поясе, приветствовавшем новое тысячелетие. В течение следующих двадцати четырех часов мы вели прямые репортажи из Китая, Парижа и Рио-де-Жанейро, из Walt Disney World и с Таймс-сквер и, наконец, из Лос-Анджелеса, после чего завершили эфир. Питер был великолепен. Он сидел в смокинге в студии с видом на площадь, где собрались тысячи и тысячи человек, и он был для них неким гидом по празднику, охватывавшему весь мир. Ни одна телевизионная сеть не затратила столько ресурсов, сколько вложили в этот проект мы, но и ни одна из них даже близко не подобралась к тем показателям аудитории, которые получили мы.

В течение дня я несколько раз заглядывал в студию. Уже в самом начале трансляции было ясно, что наш репортаж ждет огромный успех, и в студии царила атмосфера воодушевления. Особенно мне было приятно наблюдать за тем, как Рун руководил всем производственным процессом, раздавая инструкции командам на местах проведения эфиров, передавая через наушник Питеру, какую сюжетную линию включать в репортаж, предлагая различные ракурсы камеры и предвкушая переход к следующему сюжету. Мне казалось, что я наблюдаю за движениями главного дирижера, которого я впервые увидел четверть века назад на концерте Фрэнка Синатры в Madison Square Garden.

Спустя примерно 20 часов с начала этого дневного марафона я встретил Руна в аппаратной. Широко улыбаясь, он схватил мою руку и долго, с теплотой ее пожимал. Он гордился собой. Он гордился мной. Он был благодарен за то, что я дал ему возможность организовать это мероприятие. На тот момент ему было почти 70, и это был последний большой проект в его жизни.

Два года спустя, после продолжительной борьбы с раком, Рун умер. За неделю до его смерти я приехал в Нью-Йорк на выходные по случаю Дня благодарения, и в ту субботу вечером я был дома и смотрел игру USC – Notre Dame на канале ABC. Мой телефон зазвонил в 22:00, я снял трубку и услышал голос оператора ABC: «Господин Айгер, Вас вызывает Рун Арледж». Если у вас был номер абонента, то в случае чрезвычайной ситуации вы могли бы позвонить на многоканальный телефон ABC, и оператор смог бы найти человека, с которым вам нужно было поговорить. У Руна все еще был номер, и ему нужно было что-то срочно передать мне.

Оператор соединил нас.

«Рун?»

«Боб, ты смотришь?»

«Футбольный матч?»

«Да, футбольный матч! Ты заметил, что нет звука?».

Он говорил, что невозможно понять, что говорят дикторы. И это звучало как полный бред. Я знал, что состояние Руна недавно ухудшилось и что он был госпитализирован. Я знал, что у него, должно быть, галлюцинации, но меня охватило какое-то забытое сентиментальное чувство долга. Рун говорил, что что-то идет не так, и я должен был попытаться исправить это.

«Давай, я проверю, Рун, – сказал я. – И перезвоню тебе».

Я позвонил в аппаратную и спросил, поступали ли к ним жалобы на звук. «Нет, Боб. Все в порядке», – получил я ответ из главного центра управления вещанием ABC в Нью-Йорке.

«Вы можете позвонить на многоканальный номер и проверить, были ли у них жалобы?»

Через несколько секунд я услышал в ответ: «Нет. Ничего».

Я позвонил Руну. «Я только что связался с ребятами из аппаратной. Они обещали удостовериться, что все в порядке». Прежде чем мы проверили, слышит ли он теперь что-нибудь, я спросил его: «Как дела, Рун?»

Он ответил мне почти шепотом. «Я в госпитале Слоуна-Кеттеринга, – сказал он. – Как ты думаешь, как у меня могут быть дела?»

Я спросил, пускают ли к нему посетителей, и на следующий день навестил его. Когда я вошел в его комнату, он лежал в кровати. Глядя на Руна, я понял, что долго он не проживет. По телевизору показывали фигурное катание, за которым он внимательно наблюдал. Я подошел и встал рядом с ним. Он посмотрел на меня, а затем на фигуриста на экране. «Это уже совсем не то, что было раньше, – сказал Рун. – Согласен?»

Не знаю, вспоминал ли он те дни, когда мы могли пойти куда угодно и делать что угодно, и над ним не было руководителей, обвинявших его в том, что он тратит слишком много денег. Или он имел в виду те времена, когда в офисе о нем ходили легенды и никто не осмелился бы усомниться в авторитетности его мнения. Или, может быть, речь шла о чем-то более отвлеченном от реалий жизни. Бизнес за эти годы изменился. И мир тоже изменился. У него оставалось мало времени. Я посмотрел на него, лежащего на кровати, и подумал, что вижу его в последний раз. «Да, Рун, – сказал я. – Это совсем не то, что было раньше».