Улыбка смерти на устах - [18]

Римма и выложила все как есть. Мол, она частный детектив, расследует гибель отца Юлии Игоревны.

— Да, слышала я, что они отца схоронили. Но ведь он, говорят, с собой покончил?

— Младшая дочь, Полина, так не считает. А вы его самого-то, Игоря Николаевича Порецкого, знавали? — завязывался между ними непринужденный, практически соседский разговор.

— Нет, даже и не видела никогда. Он, по-моему, сюда и не приезжал ни разу. Ведь Камышниковы эту дачу снимают, и не так давно, второе лето. А у Порецкого-старшего, говорят, своя загородная недвижимость имелась, и со всеми, что называется, пирогами. Однако туда Юльку с Костиком не зовут, потому как зять там явно ко двору не пришелся.

Дама аккуратно рулила по проселку, умело объезжая ямы, и не переставала рассказывать. Римма возблагодарила небо, которое дало ей одновременно и средство передвижения, и источник информации.

— А вы откуда знаете, что Константин с Игорем Николаевичем не ладили, раз старший Порецкий даже не приезжал сюда? Юля рассказывала?

— Да и Костик отзывался о тесте крайне скептически. Он такой, знаете ли, парень не промах — зять из тех, что любит взять. И, конечно, выказывал недовольство тем, что у тестя прекрасная трехэтажная дача, однако он молодую семью с внучком-младенцем игнорирует, а им приходится ютиться здесь, на шести сотках, и туалет с душем на улице.

— А вы не помните, кстати: восьмого июня, в пятницу, и на следующий день, в субботу, девятого, Юлия и Костик что делали?

— Восьмого июня, говорите? Это как раз когда Голунова за наркотики арестовали? И демонстрации начались?

Римма за политикой не следила, но порылась в памяти:

— Да, те выходные, что как раз перед двенадцатым июня были.

Дама слегка задумалась, а потом высказалась:

— Юлька все время на даче была, с Матвейкой. А Костик — в Москве, работал. Я еще Юлю спрашивала, когда муж появится. А она отмахнулась: сказал, что поздно. И в ту ночь, с пятницы на субботу, приехал он только под утро — я не спала, знаете ли, старческий сон недолог, в окошко выглянула, около пяти утра было, уже солнце встало — а он как раз подкатывает, ворота открывает. Точно, в ночь на субботу девятого июня дело было.

«Значит, если Порецкого убили, — подумала Римма, — у Костика хватило времени замести следы и добраться до дачи».

Он ей как-то априори не нравился, этот Костик.

Они подъехали к воротам, ведущим на дачные участки, которые никем не охранялись, Римма вышла, открыла их, а потом затворила.

Дачный поселок оказался из разряда беспонтовых. Наделы по шесть соток, бревенчатые избы, дощатые веранды. Газа нет. За заборами наливаются яблони. Деловито трусит впереди машины бездомная собачонка.

Водительница остановилась.

— Вот дом, что Камышниковы снимают, — кивнула через улицу. — А я здесь живу, напротив. Если будут еще вопросы, милости просим. О, как неожиданно в рифму получилось: «вопросы — милости просим».

— Большое спасибо, что подвезли.

Римма была благодарна шоферше с ее старческой болтливостью и ригидностью.

Она спросила ее телефон и выманила разрешение позвонить, если вдруг понадобится. Тепло попрощалась со старушкой и помогла ей раскрыть ворота, ведущие к ней на усадьбу. Потом перешла через устланную летней пылью улицу и подошла к калитке напротив.

Бревенчатый старый дом с наличниками украшали довольно новая терраска и высокое крыльцо. Подле крыльца стояла детская коляска. В ней самозабвенно дрых младенец. Рядом были вкопаны деревянный стол и лавочка, на которой сидел, уткнувшись в телефон, довольно молодой парень с залысинами.

Чтобы не разбудить ребеночка, Римма сама отомкнула калитку и подошла ближе.

Парень поднял на нее лицо, затуманенное виртуальными битвами, и неприязненно буркнул:

— Вы кто?

Выглядел он не слишком любезным: маленькие колючие глазки, залысины, тонкие губы. Огромные кулаки, татуировка на левом предплечье: языки синего пламени.

— Я к Юле, — кротко молвила девушка-детектив. — Мы договорились о встрече. Она дома?

— Зачем она вам?

Римка не стала скрывать:

— Я из сыскного агентства, и мы расследуем обстоятельства смерти вашего тестя, Игоря Николаевича Порецкого.

— Да? Разве он не сам себя? — Костик сделал неприятный жест, вроде как по шее полоснул, и глаза закатил.

— Ваша свояченица, Полина, считает, что нет.

— И вы, что же, — парень делано усмехнулся, — подозреваете нас?

— А надо? — Римма, не отрываясь, уставилась в его переносье, и мужчина не выдержал, отвел глаза. — Да, кстати, о подозрениях: а вы где были той ночью, когда умер ваш тесть? С пятницы седьмого на субботу восьмое июня?

— Вообще это не ваше дело, и я вас сюда не звал — вынюхивать и выслеживать.

— Почему бы вам не ответить, если вы не занимались ничем предосудительным? — кротко проговорила Римма.

— Не собираюсь я тут перед вами исповедоваться! Ишь, нашлась следовательница!

Парень резко вскочил и с криком: «Юля, Юля!» — бросился в дом. От возгласа дитятко в коляске, ангельски спавшее, сердито заворочалось, сморщило носик и собралось уже заплакать. Римкины материнские инстинкты сработали неожиданно быстро, она запричитала тихонечко: «Тш-тш-тш» — и принялась качать коляску. Ребеночек сделал еще две-три крайне недовольные гримасы, но глаз не открыл и снова отлетел в глубокий сон.