Улыбка Лизы. Книга 1 - [50]

Молоденькая дочь хозяина двора принесла вино в глиняных кувшинах, овечий сыр, пышную чиабатту², солёные оливки, свежую зелень базилика и масло. От дымящейся ляжки запечённого кабанчика, поставленной перед ним, Леонардо отказался жестом, отодвинув деревянную доску в сторону. Корчмарь подскочил узнать:

– Чем не угодило синьору мясо? Не запахом ли, но кабанчик-то выхолощен.

– Не хочу быть ходячим кладбищем животных, – негромко проронил Леонардо, макая кусок чиабатты в ароматное масло. Хозяин дома, не уразумев сказанного, предложил обождать зажаренного каплуна, но Леонардо отказался и от него, пояснив, что не ест мяса из любви ко всему живому. Простодушное лицо корчмаря скривилось в раздумье, а Леонардо, ни к кому не обращаясь, повторил:

– Придёт время, когда люди будут смотреть на убийцу животного так же, как они смотрят сейчас на убийцу человека.

Монахи соблюдали очередной пост – вкушали только овощи и хлеб, запивая водой. Пока Леонардо объяснялся с хозяином, старший монах с любопытством наблюдал за ними. Лишь на мгновение мрачное лицо разгладилось и просветлело от улыбки, будто небо, освещённое внезапно прорвавшимся из-за туч лучом солнца. Леонардо отметил, что глаза у него не чёрные, а цвета прусской синьки, каковой бывает морская вода в заливе перед штормом. Небольшие костлявые руки, обтянутые тонкой смуглой кожей, не спеша надламывали хлеб. Ел он не торопясь, бесшумно и тщательно пережёвывая. Изящные движения и жесты выдавали человека благородного и образованного. Заметив, что Леонардо наблюдает за ним, монах вновь улыбнулся и обратился к нему на латыни:

– Optimum condiri cibum – fame (голод – лучшая приправа к еде).

Леонардо смутился, как всегда, когда обнаруживалось его незнание латинского или греческого. Из произнесённой монахом фразы он понял отдельные слова – «еда» и «голод» и, поразмыслив, решил, что во время поста монах говорит о грехе чревоугодия, посему и ответил на единственно знакомом ему тосканском наречии:

– Не так страшен сам грех, как бесстыдство после него.

Монах оживился и продолжил разговор на тосканском:

– Понаблюдайте за некоторыми лицемерами в последние три дня страстной недели. Они ходят по церквам и стараются заполучить себе индульгенцию и прощение грехов. Они мечутся и прикладываются то к святому Петру, то к святому Павлу, к одному, к другому.

Томмазо и Аттаванте, успевшие отрезать по увесистому куску розовой истекающей соком свинины, переглянулись и со вздохом отодвинули мясо, ограничившись овечьим сыром с оливками. Вино пили изрядно разбавленное водой. «Победа духа над бренным брюхом», – смеялся потом безбожник Томмазо, вспоминая о неожиданном своём постном подвиге, каковой свершён был им под пристальным взором странного монаха.

Леонардо не терпелось зарисовать лицо монаха, в чертах коего он узрел святого Иеронима, давно задуманный образ, оставленный покуда в эскизах. Он представился монаху, испросив позволения рисовать его. Монах не возражал. Звали его Джироламо³ (Иероним!), и направлялся он из Феррары, где проповедовал несколько лет, во Флоренцию в монастырь Сан-Марко. Ожидали его там завтра к вечеру.

Пока Леонардо зарисовывал сангиной⁴ на бумаге твёрдый, будто из камня высеченный, подбородок и мягкие, чувственные губы, что бывают обычно у людей со страстной натурой, Джироламо заговорил тихим и немного сиплым голосом:

– В чём состоит красота? В красках? Нет. В линиях? Нет. Красота – это форма, в которой гармоничны все части и краски… Такова она в предметах сложных. В простых же – она свет. Вот вы видите солнце и звёзды; красота их в том, что они имеют свет. Вы видите блаженных духов, красота их – свет. Вы видите Бога, который есть свет. Он – сама красота. Такова же красота мужчины и женщины: чем она ближе к красоте изначальной, тем совершеннее⁵.

– Красота лица и тела есть, прежде всего, гармоничное сочетание пропорций, – не согласился Леонардо, рисуя лицо монаха в разных ракурсах.

– А молодые люди говорят потом знакомым дамам: вот Магдалина, вот Святая Дева. Это потому, что вы пишите их портреты в церквах, к великой профанации святыни. Вы, живописцы, поступаете нехорошо. Если бы вы знали о соблазне, который происходит от этого, вы, конечно, так не поступили бы. Вы привносите в церковь всякую суету. Вы думаете, что Дева Мария была разукрашена так, как вы её изображаете? А я вам говорю, что она одевалась, как самая бедная женщина. Ты ведь не назовёшь женщину красивой только за красивый нос или красивые руки; она красива тогда, когда в ней всё гармонично. Откуда проистекает эта красота? Вникни, и ты увидишь, что из души…⁶ – монах остановился, ожидая ответа Леонардо.

– Красота, воплощённая в физическом теле, несомненно, есть проявление красоты духовной, – не возражал ему Леонардо.

Он подумал, что, наверно, прав монах и красота не всегда рождается от соотношения размеров частей лица или тела. Нельзя написать образ Богоматери с кортиджаны. Разве не порочная душа Элеоноры помешала другим увидеть на его картине святую Марию? Но какова же тогда воля и власть художника над природой?

А Джироламо продолжал: