Улыбка и слезы Палечка - [134]

— Ты не читаешь Писания, госпожа. Там говорится о женщине, которая дождалась сына в преклонных годах. А ты еще так молода!

Графиня Мадлена опять заплакала.

— Ты больше не веришь тому, что говорят о моем короле?

— Хотела бы не верить. Но у меня нет доказательств.

— А то, что я перед тобой, это не доказательство? Ты думаешь, я пришел бы из такой дали, чтобы оправдывать в твоих глазах дурного человека? Думаешь, стал бы служить дурному? Но чтоб тебя уверить, позволь, графиня, представить тебе хоть косвенное доказательство, как выражаются в Падуанском университете люди, знающие законы и судопроизводство.

И Палечек снял свои грубые сапоги.

И госпожа Мадлена увидела его ноги, стертые до крови, в мучительных гноящихся ранах, ноги нищего, обошедшего весь свет, прося милостыню.

— Где же ты так изуродовал себе ноги? — воскликнула госпожа Мадлена.

— В поисках тебя. Твоей души! Чтобы ты очистилась от гнева и прогнала злые мысли Ради тебя я шел пешком в жар и холод, по болотам и камням, по воде и колючим кустарникам, по горам и долам, через реки и топи. Ради тебя и ради короля Иржи, для которого очень важно, чтоб ты не считала его убийцей, хоть он и грешный, как мы все.

Мадлена не слушала, что он говорит. Она подошла и погладила своей белой нежной рукой окровавленные ноги странника. И улыбнулась ему. Улыбнулась первый раз за многие годы.

— Больше не веришь? Скажи, госпожа, не веришь? Правда?

— Не верю, — сказала госпожа Мадлена.

Над головой у нее запела поздняя птаха. Солнце ласково грело. Госпожа Мадлена вернулась с Палечком в замок.

Еще целый месяц прогостил он у супругов де Фуа. На обратную дорогу он получил бархатную одежду с вышитым на груди гербом внутри маленького щита, верхового коня, прекрасный сарацинский меч, много других подарков и письмо к королю Иржику, где Гастон де Фуа, от своего имени и от имени жены, выразил свое восхищение мудрым правителем Иржи, у которого такие замечательные подданные, как рыцарь Ян Палец.

Долго вспоминала госпожа Мадлена гостя из Чехии — и всегда с веселой улыбкой. Еще внукам своим рассказывала о нем. А их у нее было — от пяти сыновей и дочерей — ровным счетом восемнадцать.

XXIII

Выехав на своем могучем жеребце в обратный путь, Ян скоро достиг города Бар-ле-Дюк, служившего местопребыванием королю сицилийскому — Рене из Анжу. Миновав этот город около полудня, он к вечеру попал в деревню Святая Женевьева.

Остановившись на постоялом дворе, он услышал и увидел немало удивительного. За семнадцать лет перед тем в здешнем монастыре ордена святой Клары одна монахиня — по имени Клодетта, — забеременела. Она долго скрывала свой позор, но в конце концов была вынуждена, с великими рыданиями и просьбами о снисхождении, признаться. А в то время в испанской земле был монах по имени дон Гонзалес, которому папа поручил строгий надзор за монастырями и наказание провинившихся монахов и монахинь. Дон Гонзалес приехал в деревню Святой Женевьевы и поселился в возносившемся высоко над городом замке, в качестве гостя господина де ля Тур де Сен-Мишель, за несколько лет перед тем вернувшегося из Венгрии, где он заболел страшной болезнью, которую в свое время завезли с Востока крестоносцы и которая под видом проказы опустошила всю Шампань, Лотарингию и Эльзас и проникла, с одной стороны, в Баденскую область, а с другой — на запад, в Париж, губя народ в невиданных количествах — особенно мужчин.

Господин де ля Тур был статный человек лет пятидесяти, с лицом когда-то красивым, а теперь изуродованным до неузнаваемости. У него мало-помалу искрошился весь нос.

Дон Гонзалес вызвал сестру Клодетту и сперва с глазу на глаз, а потом публично, на монастырском дворе, стал допрашивать ее: с кем согрешила? Он предполагал, что отец ребенка — кто-нибудь из окрестных священников и что можно будет не только монахиню, но и этого священника передать светской власти для сожжения, как он в таких случаях обычно делал.

Однако Клодетта отвечать на вопросы решительно отказалась и упорно молчала. Дон Гонзалес прибегнул к пытке. Беременную девушку раздели, стали жечь ей ступни ног, соски, палить ее факелами с обоих боков. Вид пытаемой женщины с жалким беременным животом был так ужасен, что одного из помощников палача вырвало и он упал в обморок. Во время пыток Клодетта пронзительно кричала, но своего соблазнителя не назвала. Дон Гонзалес велел вылечить ее от ожогов и потом опять допросил наверху, в замке, куда ее привезли на двуколке смертников, так как ходить она уже не могла.

Он требовал от нее подробностей. Спрашивал, знает ли она своего соблазнителя в лицо, когда он приходил к ней — днем или ночью, горячее у него семя или холодное, не употреблял ли он ее more bestiarum[206], гладкая у него грудь или косматая, не лизал ли он ее шершавым языком, горькая или сладкая у него слюна. На все эти вопросы она не давала ответа и просила только, чтоб ее сожгли, так как выдать своего соблазнителя она не может.

В конце концов, после новых пыток, она крикнула палачу в самое ухо, что спала с дьяволом. Палач сейчас же передал это признание инквизитору, и тот прибежал в застенок, радостный, улыбающийся. Он велел пытку прекратить, посадить монашку в телегу и отвезти ее опять наверх, в замок.