Улыбка и слезы Палечка - [123]

Узкая лента реки медленно вилась по лугам, окаймленная прибрежными ивами. По обе ее стороны в бесконечную даль, вплоть до волнистой линии горизонта, уходили зрелые нивы, ожидающие серпа и грабель жнецов. И было в этой зеленой и золотой картине столько мира и благодати, что на глазах у Яна навернулись слезы.

Он взглянул на короля глазами, которые тот так любил, и промолвил:

— Поистине смелая и прекрасная мысль! Даже не верится, чтоб она воплотилась в действительность. Но, брат-король, делай все, чтобы сохранить мир для этих полей и самому остаться правителем этого рая!

И король приказал рыцарю Марини ехать и как можно скорей побеседовать с венецианским дожем.

— Пусть папа знает, что я открыто и безбоязненно противопоставляю его воле свою! — сказал Иржи и приказал послу не действовать втайне, а говорить каждому о цели поездки.

Надвигались сумерки, а король и оба рыцаря еще сидели за чашей вина. Потом заиграла музыка. Под окнами раздались звуки рогов, флейт, дудок, заныли волынки. Послышался сдержанный девичий смех, веселые голоса мужчин. Король велел рыцарю Яну пойти посмотреть, что там такое.

Тот вернулся с сообщением, что внизу собралась толпа крестьян поиграть и поплясать для своего короля и его гостей Король спустился во двор замка и велел подвести молодежь поближе.

Они пришли в праздничной одежде, с цветами в волосах, с лентами и кружевами, присмиревшие, сытые, молодые, красивые Молодые парни, мужчины, девушки, женщины.

— Мы подошли, пан король, повеселить тебя и твоих гостей. Ты простишь, что мы оторвали тебя от важных размышлений?

— Я благодарю вас и рад, что мой дорогой советник рыцарь Марини познакомится с нашей музыкой и пляской. Начинайте!

Рога заревели, певуче зажужжали струны. Угрюмо, назойливо вступили волынки, будто подвыванье звериных детенышей. Загикали молодые глотки, и пошла пляска. Запорхали девичьи юбки, полетели вверх шапки парней. Сперва танец шел медленный, сдержанный. Но мало-помалу он все ускорялся и ширился. Пары обнимались и расходились. Учащались мелкие шажки, ноги взлетали высоко над землей. Земля загудела, и взметенная в воздух пыль прикрыла танцующих желтым облаком.

Король и его друзья смотрели с восхищением. Потом танцующие вспомнили, зачем пришли, и закружились вокруг короля. Девушки приближались к нему вплотную, весело, игриво заглядывали в глаза, звали его в круг. Король, улыбаясь, стал хлопать в ладоши. Все последовали его примеру, и вокруг короля с его гостями образовалось кольцо человеческих тел, красок, цветов, — кольцо, откуда неслись возгласы и шел запах сена, хлеба, пота.

Наконец король тоже пустился в пляс, а за ним и рыцарь Марини, и Ян Палечек. Незатейливой выступкой все кружились до изнеможения. Забыли о том, что среди них — король.

Наконец остановились и кто постарше — закашлялись от пыли. Смолкла музыка. Во дворе наступила тишина, — тишина летнего вечера, в которой слышался лишь протяжный щебет ласточек, похожий на звон утонченно нежных струн. Летучая мышь стремительно промелькнула над головами.

Король тяжело дышал. Он отер пот и пыль со лба. Протянул самой хорошенькой девушке руку и громко поблагодарил за приглашение к танцу.

— Сколько лет не танцевал, — промолвил он.

— Как бы от хозяйки не попало, — засмеялась голубоглазая девушка и убежала.

Король взял пана Марини под руку и пошел с ним к дому. Из громоздящихся друг на друга этажей только что глазели во двор переполненные окна: все королевские слуги с восхищеньем любовались танцем короля. Теперь окна были пусты. Люди не хотели, чтоб король заметил их любопытство.

Подымаясь на второй этаж, король говорил пану Марини:

— Как по-вашему, сударь, есть у меня недостаток в союзниках? Танец — веселое занятие. Но наши люди умеют и дело делать. Пахать, сеять, бороновать, молотить. А потом — цепы оснащают гвоздями, телеги, на которых возят снопы и навоз, превращают в боевые, а из них самих выходят те, перед кем дрожало полмира. Когда я вот об этом думаю, мне становится жаль, что я поздно родился, — в такое время, когда все устали от войн. Был бы я у Липан на другой стороне, не был бы королем, а только военачальником. Пил бы соленую воду из Балтийского моря, осадил бы Наумбург[193], сжег бы Перно[194], и любил бы меня Матей Брадырж той удивительной чешской любовью, которая ни с чем не мирится, ничего не прощает, но готова пойти за тебя на смерть — нынче, завтра, когда угодно. И был бы я не такой толстый и много, много бедней, спал бы часто под открытым небом, и пологом мне были бы совершающие круговой свой путь звезды… Но я был бы счастливей, сильней, здоровее… Жалко…

И он, глубоко вздохнув, опустился в кресло.

Но пан Марини с поклоном промолвил:

— Такое имя, как ваше, требует королевской короны и, клянусь богом, будет упоминаться в истории между славнейшими!

— Нынче вечером отведаем дичины, — засмеялся король, — и я велю налить французского вина из подвалов пражского магистрата. Выпьем за ваше здоровье и в честь союзных христианских королей.

Он приказал принести свечи.

А внизу, в подвале подебрадской крепости, сидел Фантин де Валле — без свечей.