Улыбка и слезы Палечка - [12]
Ян был веселый ребенок, но отнюдь не из тех сорванцов, которые готовы свернуть себе шею. Он ходил осторожно, а если бежал, то знал, где упасть, и всегда ловко падал на обе руки. Падая, никогда не пугался и не плакал. Пролезал у коров между ногами, и если его сажали на лошадь, в седло, держался за гриву и уверенно глядел вперед.
— Знатным будет наездником, — говорили о нем мужчины, а женщины глядели на него и не могли налюбоваться.
Маленький Ян провел первую — тогда такую жестокую — зиму еще в пуховом одеяле, но всю вторую уже прокатался на санях, в объятиях лихо гикающих батраков и хохочущих батрачек. Охваченный бурным наслаждением, он съезжал вниз и махал ручками, приветствуя встречных, взбирающихся на ледяную гору.
И вот однажды морозным декабрьским утром он повстречался с группой всадников, ехавших по заснеженной дороге на прогулку из Домажлиц в ближайший лес.
Стайка катающихся на мгновенье замерла, увидев перед собой высокого мужчину на боевом коне, в темной священнической рясе, с мечом на боку, и рядом — другого, полного, с круглым бритым лицом и большой головой под тяжелой бобровой шапкой, тоже в священнической рясе, но без меча. Третий в компании был худой, светловолосый, с бородой клином, открытым лбом, узкой головой и большими бледными глазами, метавшими искры. Одет он был, как обычно одеваются магистры.
Ян, закутанный до подбородка в материнскую шубку, засмотрелся было на всадников. Но потом, радостно взвизгнув, шлепнул по спине того парня, позади которого сидел в санках:
— Поезжай!
Да так твердо скомандовал, с таким презрением к проезжим чужакам, обнаружив такое явное невнимание к пришельцам, что передний — высокий и бледный — всадник засмеялся и остановил коня. Его примеру последовали остальные двое.
— Чей это ребенок?
— Это рыцарь Ян Палечек из Стража, — ответил батрак. — Владелец замка.
— Ах, — промолвил другой всадник, полный и круглолицый, — сын Яна Палечка, павшего за правду божью под Домажлицами? Тот, что родился в день отцовской смерти?
Толпа парией ответила утвердительным кивком, а девушки от любопытства еще больше вытаращили глаза на трех всадников. Таинственна была осведомленность незнакомцев в делах, касающихся Стража.
— Дай-ка мне мальчика, — сказал первый всадник, высокий, худой, темноглазый, с горькой складкой около рта.
Некоторое время он смотрел на ребенка, потом поцеловал его в щечку, раскрасневшуюся от мороза. И передал его другому всаднику:
— Посмотри, какие удивительные глаза, магистр Рокицана!
Всадник в священнической рясе внимательно всмотрелся в глаза парнишки:
— У него не отцовские глаза. Те я помню. Они были голубые и ленивые. А у ребенка, вы видите, один глаз голубой, а другой карий. Вот, магистр Пэйн[18], — тайна нашей земли!
Третий всадник приблизил свое лицо к глазам малыша. Покачал головой.
— Этого у вас на островах не бывает, — продолжал магистр Ян Рокицана, — Это возможно только в нашей стране, лежащей как раз на полдороге между севером и югом, на равном расстоянии от неба и ада. Мы тут, магистр Пэйн, умеем одним глазом богу в лицо смотреть, а другим на дьявола поглядывать. С одной стороны, это возносит нас до облаков, а с другой, вдавливает в грязь земную. Поэтому мы без устали воюем и спорим из-за вещей, которые другим кажутся ясными, как вам, магистр Пэйн, или бессмысленными, как отцам в Базеле. Этот мальчонка со своим смехом, своим гневом, при помощи которого выразилось его желание продолжать игру и полное безразличие к Прокопу Великому, магистру Питеру Пэйну английскому и Яну Рокицане, со своими разноцветными глазами, — это, если можно так выразиться, магистр Пэйн, — символ нашего народа в нынешние времена, когда мы сквозь ад пробиваемся к небесам, хотим примирить кровь и воду, эпоху апостольскую и время развратных кардиналов, любовь к истине и жажду повсеместной спокойной жизни…
Магистр Рокицана продолжал бы еще долго в таком роде, если бы мальчонка не надул губки и не отдернулся от него, устремив мечтательный взгляд на пустые санки, ожидающие веселого катанья.
— Верните ребенка его забаве, магистр! — промолвил Прокоп Великий.
Магистр Пэйн в задумчивости протянул руку и погладил малютку по щечке. Шершавая перчатка пришлась мальчику не по вкусу. Он протянул ручонки к батраку, который с нетерпением ждал, когда всадники отдадут ему ребенка обратно. Мальчик громко засмеялся и взвизгнул по-деревенски, когда оказался наконец в санках. Всадники тронули рысью к лесу.
Молодежь возобновила веселое катанье с горы.
IV
Вскоре после этой встречи по пограничной дороге, тянувшейся мимо Стража до баварского Брода над Лесами, двинулось все базельское посольство. Это был торжественный поезд. Помимо оруженосцев и многочисленной челяди, ехавшей на телегах и верхом, посольство сопровождали также некоторые домажлицкие граждане и карлштейнский бургграф Зденек Тлукса из Буржениц. В делегацию входили Прокоп Великий, магистр Ян Рокицана, Микулаш Бискупец из Пельгржимова[19], Олдржих из Знойма[20], Маркольт из Збраславиц[21], Мартин Лукач[22] из Хрудима и Петр Немец[23] из Жатца — все лица духовные; а из мирян — пан Вилем Костка из Поступиц
В романе дана яркая характеристика буржуазного общества довоенной Чехословакии, показано, как неумолимо страна приближалась к позорному мюнхенскому предательству — логическому следствию антинародной политики правящей верхушки.Автор рассказывает о решимости чехословацких трудящихся, и прежде всего коммунистов, с оружием в руках отстоять независимость своей родины, подчеркивает готовность СССР прийти на помощь Чехословакии и неспособность буржуазного, капитулянтски настроенного правительства защитить суверенитет страны.Книга представит интерес для широкого круга читателей.
Сборник видного чешского писателя Франтишека Кубки (1894—1969) составляют романы «Его звали Ячменек» и «Возвращение Ячменька», посвященные героическим событиям чешской истории XVII в., и цикл рассказов «Карлштейнские вечера», написанных в духе новелл Возрождения.
В книге "Недуг бытия" Дмитрия Голубкова читатель встретится с именами известных русских поэтов — Е.Баратынского, А.Полежаева, М.Лермонтова.
Все слабее власть на русском севере, все тревожнее вести из Киева. Не окончится война между родными братьями, пока не найдется тот, кто сможет удержать великий престол и возвратить веру в справедливость. Люди знают: это под силу князю-чародею Всеславу, пусть даже его давняя ссора с Ярославичами сделала северный удел изгоем земли русской. Вера в Бога укажет правильный путь, хорошие люди всегда помогут, а добро и честность станут единственной опорой и поддержкой, когда надежды больше не будет. Но что делать, если на пути к добру и свету жертвы неизбежны? И что такое власть: сила или мудрость?
Повесть о первой организованной массовой рабочей стачке в 1885 году в городе Орехове-Зуеве под руководством рабочих Петра Моисеенко и Василия Волкова.
Исторический роман о борьбе народов Средней Азии и Восточного Туркестана против китайских завоевателей, издавна пытавшихся захватить и поработить их земли. События развертываются в конце II в. до нашей эры, когда войска китайских правителей под флагом Желтого дракона вероломно напали на мирную древнеферганскую страну Давань. Даваньцы в союзе с родственными народами разгромили и изгнали захватчиков. Книга рассчитана на массового читателя.
В настоящий сборник включены романы и повесть Дмитрия Балашова, не вошедшие в цикл романов "Государи московские". "Господин Великий Новгород". Тринадцатый век. Русь упрямо подымается из пепла. Недавно умер Александр Невский, и Новгороду в тяжелейшей Раковорской битве 1268 года приходится отражать натиск немецкого ордена, задумавшего сквитаться за не столь давний разгром на Чудском озере. Повесть Дмитрия Балашова знакомит с бытом, жизнью, искусством, всем духовным и материальным укладом, языком новгородцев второй половины XIII столетия.
Лили – мать, дочь и жена. А еще немного писательница. Вернее, она хотела ею стать, пока у нее не появились дети. Лили переживает личностный кризис и пытается понять, кем ей хочется быть на самом деле. Вивиан – идеальная жена для мужа-политика, посвятившая себя его карьере. Но однажды он требует от нее услугу… слишком унизительную, чтобы согласиться. Вивиан готова бежать из родного дома. Это изменит ее жизнь. Ветхозаветная Есфирь – сильная женщина, что переломила ход библейской истории. Но что о ней могла бы рассказать царица Вашти, ее главная соперница, нареченная в истории «нечестивой царицей»? «Утерянная книга В.» – захватывающий роман Анны Соломон, в котором судьбы людей из разных исторических эпох пересекаются удивительным образом, показывая, как изменилась за тысячу лет жизнь женщины.«Увлекательная история о мечтах, дисбалансе сил и стремлении к самоопределению».
В романе известного филиппинского писателя Хосе Рисаля (1861–1896) «Не прикасайся ко мне» повествуется о владычестве испанцев на Филиппинах, о трагической судьбе филиппинского народа, изнемогающего под игом испанских колонизаторов и католической церкви.Судьба главного героя романа — Крисостомо Ибарры — во многом повторяет жизнь самого автора — Хосе Рисаля, национального героя Филиппин.
Роман о национальном герое Китая эпохи Сун (X-XIII вв.) Юэ Фэе. Автор произведения — Цянь Цай, живший в конце XVII — начале XVIII века, проанализировал все предшествующие сказания о полководце-патриоте и объединил их в одно повествование. Юэ Фэй родился в бедной семье, но судьба сложилась так, что благодаря своим талантам он сумел получить воинское образование и возглавить освободительную армию, а благодаря душевным качествам — благородству, верности, любви к людям — стать героем, известным и уважаемым в народе.
Роман — своеобразное завещание своему народу немецкого писателя-демократа Роберта Швейхеля. Роман-хроника о Великой крестьянской войне 1525 года, главным героем которого является восставший народ. Швейхель очень точно, до мельчайших подробностей следует за документальными данными. Он использует ряд летописей и документов того времени, а также книгу Циммермана «История Крестьянской войны в Германии», которую Энгельс недаром назвал «похвальным исключением из немецких идеалистических исторических произведений».
Книги Элизабет Херинг рассказывают о времени правления женщины-фараона Хатшепсут (XV в. до н. э.), а также о времени религиозных реформ фараона Аменхотепа IV (Эхнатона), происходивших через сто лет после царствования Хатшепсут.