Улыбка фортуны - [4]
Отец мой не мог похвастаться русским происхождением. Дед по отцу, Петр Генрихович, считал себя немцем, хотя в его жилах текла и французская кровь. Он закончил Александрийскую сельскохозяйственную академию и стал работать управляющим у мужа своей сестры, который имел в Сумской губернии большие сахарные заводы.
Бабушка Варвара Романовна по национальности была полька. Хотя дед последнее время с ней не жил, она, как и другая бабушка, гордилась родословной своего мужа, ссылаясь на баронский титул кого-то из предков. Но так как я общался с ней меньше, чем с маминой мамой, свою родословную со стороны отца я представляю довольно смутно. Бабушка Варя хорошо играла на пианино и давала частные уроки музыки, однако привить любовь к музыке мне она так и не сумела. Что сыграло в этом решающую роль — отсутствие музыкального слуха или пианино — я не знаю.
Отец хорошо знал языки. Немецкий и французский — с детства, английский выучил самостоятельно, но так, что даже думал на нем; итальянский, испанский и еще какие-то он знал хуже. Лет с пяти начали пичкать языками и меня. Отец — английским и немецким, бабушка Лаля — французским. Но проку было мало. Тогда, решив, что «нет пророка в своем отечестве», наняли учительницу. Я, негодуя, что вместо игр надо заниматься нудным делом, невзлюбил языки на всю жизнь, в чем теперь искренне раскаиваюсь.
После революции устроиться на работу в Одессе было довольно трудно. Отец работал то чернорабочим на соляных приисках, то секретарем сельсовета в какой-то полунемецкой деревушке под Одессой, то таможенным чиновником в порту. Наконец, он завербовался в Мурманск. Мы с мамой поехали вслед за папой, но у меня начались цинга и рахит. Пришлось вернуться в Одессу. Получив соответствующие медицинские советы, мы с мамой опять ездили в Мурманск, но уже летом, когда можно было выращивать у дома зеленый лук и салат. Мурманск мне вспоминается как малюсенький деревянный городок с оврагами посреди улиц и единственным каменным двухэтажным домом ТПО. Как это расшифровывалось, я и сейчас не знаю. Большое впечатление на меня произвел пойманный кит (смотреть на него собрался весь город) и праздник весны — гонки на оленях и спортивные состязания. У папы появилось много друзей-иностранцев, которые иногда дарили мне безделушки или красочные каталоги торговых фирм. В Мурманске папа приобрел специальность «ответственного исполнителя по обслуживанию иностранных пароходов» и на эту должность перевелся сначала в Мариуполь, а потом в Бердянск.
В Бердянске у папы появилось хобби — он стал делать радиоприемники. Днем возился с паяльником, а вечерами сидел с наушниками и крутил ручки настройки, после чего мы узнавали, что делается в мире.
Как я уже упоминал, отец не считал себя русским, Россию скорее не любил, чем любил, и постоянно сожалел об упущенной возможности остаться за границей. Он уверял, что в бытность его работы секретарем сельсовета, ни один немец не написал доноса, а русские постоянно жаловались на соседей, что те, мол, укрывают от продразверстки хлеб и крестят детей. Но когда в начале тридцатых годов в город поползли умирающие от голода крестьяне, отец не находил себе места: «Проклятые большевики, что сделали с Россией!» Помочь голодающим он не мог — паек служащего при трех иждивенцах (мама, я и бабушка Лаля) оставлял желать лучшего.
Однажды меня и трехлетнего сына служащего из конторы «Экспорт-хлеб» пригласил с родителями капитан какого-то иностранного парохода. Он угостил нас сардинками с белым хлебом. Мальчик, разминая в руках кусок пышной булки, спросил: «Это вата?» Ребенок, никогда раньше не видавший белого хлеба, был сыном чиновника, оформлявшего экспорт пшеницы!
Я помню случай, как один из матросов американского парохода, проникшийся идеями мирового коммунизма, сошел на берег и решил не возвращаться на родину. Вместе с ним был его четырнадцатилетний сын Морис. Отца Мориса, попросившего политического убежища, встретили с восторгом. О нем писала бердянская газета «Красная заря». Но пароход ушел, и отец Мориса исчез, а сам Морис попал сначала в детский дом, а потом был учеником слесаря в порту. Какими-то правдами или неправдами мой отец помог ему уехать домой.
Месяца через три один из американских капитанов привез газету с родины Мориса, где была большая статья о его мытарствах в СССР и восторженные реплики в адрес моего отца. Думаю, что эта статья сыграла не последнюю роль в его аресте. Впрочем, как знать?
С 1932 года отец в пересказах слышанного по радио начал упоминать имя Гитлера. Его тоталитарная и жестокая программа явно не импонировала отцу. Он сетовал: «Единственный реальный противник Сталина и столь же несимпатичный. Если Гитлер победит Россию, еще неизвестно, какое из зол окажется хуже». Теперь я могу только удивляться прозорливости отца: ведь в то время никто не слышал о газовых камерах и «новом порядке», а жертвы коллективизации валялись перед нашими глазами на тротуарах в виде распухших от голода трупов крестьян.
Маленький диссидент
Однажды, засыпая, я услышал, как соседка шепчется с моими родителями. Прислушался. Она передавала, видимо, под большим секретом, рассказ своего мужа, только что вернувшегося из допра (так в то время назывались тюрьмы). Во время НЭПа он приобрел какое-то мелкое предприятие и теперь попал под кампанию «давай золото». Соседка рассказывала, что в камере их было так много, что не только лечь, но и сесть на полу было негде. Ночные допросы сопровождались побоями. Но били в то время аккуратно, чтобы не оставалось синяков — валенком с заложенным в него кирпичом, или четыре следователя, встав по углам комнаты, толкали заключенного друг к другу — «пятый угол». Такая «игра» вызывала у допрашиваемого внутренние кровоизлияния, не оставляя на теле никаких следов.
Вторая книга мемуаров академика И. М. Майского — советского государственного деятеля, занимавшего ряд дипломатических постов в предвоенные и военные годы, в том числе — представителя СССР в Лондонском комитете по невмешательству в испанские дела, посла СССР в Англии, участвовавшего в конференциях союзников в годы войны, а в послевоенные годы ставшего заместителем народного комиссара иностранных дел, посвящена одному из самых драматических периодов в истории СССР и всей Европы — периоду подготовки второй мировой войны.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Во время Крымской войны (1854-1856 гг.) Николай I назначил А. С. Меншикова главнокомандующим над военными сухопутными и морскими силами в Крыму. Неудачи на Альме, под Балаклавой, Инкерманом и Севастополем заставили Николая I усомниться в полководческих талантах своего главнокомандующего, и в феврале 1855 года Меншикова освобождают от всех должностей с оставлением в звании генерал-адъютанта и члена Государственного совета, а в апреле 1856-го его окончательно отправляют в отставку. Умер А. С. Меншиков 19 апреля 1869 года на 73-м году жизни.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Анна Евдокимовна Лабзина - дочь надворного советника Евдокима Яковлевича Яковлева, во втором браке замужем за А.Ф.Лабзиным. основателем масонской ложи и вице-президентом Академии художеств. В своих воспоминаниях она откровенно и бесхитростно описывает картину деревенского быта небогатой средней дворянской семьи, обрисовывает свою внутреннюю жизнь, останавливаясь преимущественно на изложении своих и чужих рассуждений. В книге приведены также выдержки из дневника А.Е.Лабзиной 1818 года. С бытовой точки зрения ее воспоминания ценны как памятник давно минувшей эпохи, как материал для истории русской культуры середины XVIII века.
Граф Геннинг Фридрих фон-Бассевич (1680–1749) в продолжении целого ряда лет имел большое влияние на политические дела Севера, что давало ему возможность изобразить их в надлежащем свете и сообщить ключ к объяснению придворных тайн.Записки Бассевича вводят нас в самую середину Северной войны, когда Карл XII бездействовал в Бендерах, а полководцы его терпели поражения от русских. Перевес России был уже явный, но вместо решительных событий наступила неопределенная пора дипломатических сближений. Записки Бассевича именно тем преимущественно и важны, что излагают перед нами эту хитрую сеть договоров и сделок, которая разостлана была для уловления Петра Великого.Издание 1866 года, приведено к современной орфографии.