Улыбка Джугджура - [25]

Бухта Лантарь была около километра в ширину, замыкалась высокими обрывистыми горами и вдавалась в сушу незначительно, метров на двести. Когда-то она была и глубже и обширней, это можно было заметить по луговине, усеянной плавником, но постепенно выносы из Лантаря занесли ее песком. Море не сдавалось, выкидывало его в штормы обратно, но вместо этого образовало береговой вал шириной метров в пятьдесят, перегородивший всю долину подобно намывной плотине. Бухта была мелка, это я видел по волнам, которые лениво катились по отмели, белопенные и тяжелые.

Месяц назад я был на Черном море и теперь мог ясно представить разницу между ними. Одно, хоть и бурливое под ветром, но ласковое, игривое, сине-зеленое, радующее глаз и, главное, теплое, другое хмурое, под цвет низкому облачному небу, студеное, и волны плещутся тяжелые, даже по виду, по их неторопливому накату чувствуешь их весомую, грозную силу. Если одно- словно бы самой природой создано для людских утех и отдохновения, то другое – для испытания их духовных и физических сил. Охотское – трудное море для моряков, добытчиков морского зверя и рыбаков. Оно манит к себе человека, но не обольщайся, что, отдавшись на его волю, легко одолеешь его пространства.

Летом штормы на Охотском море редки, они начнутся осенью. Будет оно тогда и зеленым, и нестерпимо синим, но таким обжигающе студеным! А сейчас оно лежало спокойное, свинцово-серое, почти гладкое, и лишь у береговых камней едва вздыхала и плескалась отливная волна.

Я шел к утесу, охранявшему левый край бухты, потому что на пути к правому был выход реки Лантарь. Начинали обнажаться из-под воды прибрежные рифы, издали черно-синие, с красноватыми и ярко-зелеными накипями водорослей по бокам. Возле таких камней пасутся крабы, и я надеялся хоть одного поймать и полакомиться вкусной крабовой ножкой. Крабы здесь водятся в изобилии, двух видов – колючие королевские и гладкие, или промысловые, которых каждый видел на консервных банках. Подходят они к берегам весной, а летом откочевывают в море. Крупные экземпляры близко к берегу не лезут, они пасутся на отмелях-банках, а мелочь – с чайное блюдце – этих полно. Их клешни, остатки панцирей валялись повсюду, вперемешку с лентами морской капусты.

На спокойной поверхности бухты маячили черными круглыми кочками головы нерп. Иногда они появлялись и вблизи берега, но, заметив меня, камнем, без всплеска, тонули. Лениво летали крупные чайки, темно-серые под хмурым небом.

Утром два бензовоза и трактор с прицепом ушли на прииск, но к вечеру люди вернулись на тракторе. Вода в Лантаре поднялась, надо ждать, пока спадет. Этак у бухты можно засидеться, подумал я и решил, что поеду с шоферами.

На другой день мы впятером взгромоздились на трактор, облепив его открытое сиденье, и уже хотели ехать, когда старшой – Кузнецов кинулся за фотоаппаратом:

– Погодите, я буду вас снимать!

Владимир Степанович Кузнецов оказался симпатичным человеком. В старатели он попал ненадолго, потому что работал в Магадане в научно-исследовательском институте и для старательства в его распоряжении был только отпуск за три года. По образованию он инженер-геолог, в Магадане оставалась у него семья. Здесь он наравне с другими грузил и перетаскивал тяжести. Его Туманов поставил на участок полегче: принимать и отправлять грузы, прибывающие в бухту, следить за их сохранностью. Следить не потому, что кто-то мог их украсть, здесь не было посторонних, а для того, чтоб они не терялись. Например, листовое железо, сброшенное с плашкоута, за неделю так замыло песком, что его приходилось отыскивать, протыкая песок ломом, а потом выдирать листы краном и трактором. Словом, за грузами требовался хозяйский глаз, их надо было вовремя отнести от воды, заштабелевать.

– Ну, уговор, с трактора не прыгать, – предупредил водитель Валентин, крепыш среднего роста, с веселыми озорными глазами, натягивая на себя морковного цвета резиновую робу.

И мы поехали, с ходу ворвались в воду. Сначала скрылись гусеницы, потом площадка, на которой мы все сидели, и от маховика, вращавшегося в воде, протянулась радужная струя, залившая и тракториста, и всех, кто находился от него по левую руку. Трактор продолжал идти. В воде скрылся мотор, и казалось, что мы плывем по воде. Два Владимира, повар и старшой, стояли и хохотали нам вслед, наблюдая за нашим купанием под ледяным душем, от которого некуда было скрыться. От трактора оставался лишь конец выхлопной трубы, бодро попыхивавшей дымком, да струя воды, бившая в сторону, как из брандспойта.

Тракторист обернул к нам мокрое лицо, озорно блеснул глазами и прокричал:

– А может, пока лепешки без нас не доели, вернуться?

– Нет, нет. Жми! – дружно ответили мы.

Напротив кирпичного завода стояли бензовозы и прицеп с грузом. Водитель мощного КрАЗа предложил мне ехать в его кабине, а то на «Урале» буду мокрый по пояс. Я согласился. Впереди пошла машина Анатолия, за ней КрАЗ. Ехали медленно, чтоб не оставлять трактора, который тащил за собой огромный и тяжело нагруженный прицеп. В реке воды прибавилось, и от «Урала» порой виднелась только верхушка кабины и цистерна, будто бы плывущая по воде. Оглядываясь, я видел на воде воз, сидящего наверху сварщика Мишу в широкополой шляпе. Трактора не было видно совсем. Казалось, Валентин идет по грудь в воде. Стоит воз или идет, разобрать было трудно. Только синий дымок указывал, что трактор не заглох, работает. Караван в полном смысле плыл по реке, лишь иногда выходя на отмели.