Улыбка Джоконды: Книга о художниках - [15]

Узнаю свой народ. Джоконда для нашего брата никакой не вампир, никакой не сфинкс, никакая не демоническая химера, а икона, на которую надо тихо молиться и благоговеть перед ней. Мы или почитаем что-либо, или уничтожаем. В данном случае «Джоконда» Леонардо явилась для большинства откровением, словно «Троица» Андрея Рублева. Только заморским, а стало быть, даже более притягательным. Но это, естественно, в массе. У отдельных людей вспыхивали свои особые чувства и мысли. Поэт Петр Вегин отразил их в пространном стихотворении «Джоконда в Москве». Вот оно полностью:

Я относился к ней,

как если бы она была

визитной карточкой синьора Ренессанса.

Глядя на очереди, опоясавшие музей им. Пушкина,

я вспоминал послевоенные голодные очереди за хлебом,

и на левой руке у меня

проступал сквозь время

мой номер – 797.

Пожалуй, я бы уже попал на Джоконду.

Я любил Леонардо за две вещи.

Несколько лет назад

я был в доме, где он родился, –

это в горах,

недалеко от старинного городка Винчи.

Я часто туда летаю. Без помощи Аэрофлота.

И вообще мне было не до Джоконды –

я был в состоянии стресса,

болело сердце, и мучительная пытка любви,

кажется, подходила к концу.

Какая тут Джоконда?

Но женщина с глазами До Ре Ми

произнесла голосом блюза:

– Как можно? Это же невежество! Ты должен… –

Может быть, До Ре Ми, может быть,

но сердце есть сердце…

В итоге я поддался общему ажиотажу,

и, благодаря красоте До Ре Ми

и моему невежеству,

я получил возможность

глазеть на Джоконду не минуту,

как все нормальные люди,

а целый час!

в пустом зале!

без всякой очереди!

сидя в кресле!

«Господи, за что мне такое мученье?»

Для начала я постоял,

скрестив по-наполеоновски руки, – все же неловко

сразу усесться в кресло при женщине.

Потом сел. Проходит минута.

Я сижу. Она висит.

Сзади чье-то взволнован но-восторженное дыхание.

Сердце покалывает. Еще минута.

В голову лезут всякие слухи о Джоконде,

что она – мужчина, и вообще…

Вообще я здесь умру, это наверняка –

вот уже я не слышу дыхания сзади,

вот уже боковое зрение отключается,

уже ни рук, ни ног не чувствую,

и только ее лицо,

таинственное, непроницаемое,

все ближе –

может, это лицо Смерти? – тогда

не так уж страшно умирать –

таинственное лицо все ближе,

ближе, и вот я уже прислоняюсь щекой

к ее щеке со странной мыслью:

«А успела ли высохнуть краска?»

Прощайте, До Ре Ми! Какая в сердце боль!

И вот она улыбнулась,

как, помнится, улыбалась мама,

и медленно взяла меня за руку

(а куда теперь торопиться?) и произнесла:

«Не надо бояться…» –

и вслед за этим

двумя пальцами,

как берут из костра горячую картошку,

достала из меня сердце.

«О, какое обидное слово застряло в сердце твоем! –

и вытащила что-то, похожее на

колючку

проволочного заграждения. –

Вот и все, до свидания, живи!»

Я очнулся

оттого, что сердце мое стучало

на весь зал, на весь музей

и, может быть, даже на весь мир,

и это слышали все, кроме До Ре Ми.

Все, все, все оглядывались на меня –

и ропщущая очередь,

и постовые на перекрестках,

и хипповые парочки,

и старики…

«Какая таинственная улыбка!» – обращались они

друг к другу.

Но я не слышал этих слов. Я шел, шепча:

«Ты, ручеек очереди,

вытекающий из великой реки человечества,

ждущего хлеба,

вы, меняющие красный свет на зеленый,

молоденькие постовые,

вы, в летящих такси целующиеся безмятежно,

пусть с нами будет все,

что может с нами быть,

пусть с нами будет все,

что быть не может.

Искусство жаждет нас

сильней, чем мы –

искусства.

Все, до свидания, До Ре Ми.

(1976)

О, эти фантазии поэтов, подчас кошмарные, словно гвоздь в ботинке господина Гёте, как выразился другой сочинитель. Так или иначе, но Джоконда – именно та женщина, которая неизменно вдохновляет поэтов и художников.

«Итальянская выставка, – записывал Павел Корин. – Стою около Леонардо и Микеланджело. Боже мой! Боже мой! Великие, помогите!!! Как я остро ощущаю гений у других и преклоняюсь перед ним. Боже, неужели у меня нет этого пламени? Тогда не стоит жить».

Пламя, вдохновение – вот что украшает жизнь.

Пламя в груди – и тогда ничего не страшно!..

Многоликая Джоконда

Ты в вечность смотришь пред

собой…

Афанасий Фет

Один из манускриптов Леонардо да Винчи называется «Как представить бурю». «Если ты хочешь представить бурю, – советует художник, – обдумай и распредели, как следует, ее проявления…»

Великий Леонардо не только представлял бурю, но и вызывал ее. Вот уже пять веков над художественным миром бушует буря, ураган по имени Джоконда.

Как никакую другую картину, «Джоконду» много копировали. Нередко подделки выдавали за оригинал. Большинство из таких лже-Джоконд быстро признавались за фальшивки, но около 70 картин все же претендуют на подлинность. Не много ли?!.

Подлинная Джоконда (хотя кто поручится за это?) висит в Лувре. Но вот лорд Бранлоу, один из родовитых представителей британской аристократии, был абсолютно убежден, что именно у него находится подлинник Моны Лизы. «Я не отношусь к числу людей, которые украшают свой дом фальшивками», – гордо заявил титулованный коллекционер.

Для такого заявления у лорда Бранлоу были основания: картина более 200 лет находилась в собственности его семьи, и он считал, что сам Леонардо написал два, а может быть, и больше вариантов. Лорд потребовал сравнительной экспертизы своего шедевра с луврским портретом, но французское правительство от экспертизы отказалось, проигнорировав обращение Бранлоу.