Улыбка бога - [22]
Но в нашем редком случае праформа названий знака Быка восстанавливается, благодаря звукоподражательному происхождению, почти с предельной точностью. И опираясь на неё, мы в состоянии судить о степени сохранности «национальных» форм, в том числе и современных германских.
Мы увидели, что лексема б–Диалекта (
В шумерских диалектах сложный согласный сошёл до чистого носового (
В германских языках представлена вся палитра фонетических и структурных «переживаний» праформы. В том числе – с утратой носового по «славянскому» образцу (
Но наибольший интерес у меня вызывают немецкие формы. Почему? В индоевропейском собрании названий знака «угол», только в немецких удержался первичный звонкий смычной.1 И удивительная знаковость семантики свидетельствует о времени создания – эпоха первоиероглифического письма.
Bug (Bog) – 1) «сгиб», 2) «сустав».
Производные: Bügel – 1) «скоба», 2) «ручка двери», 3) «стремя». Bögen – 1) «изгиб», 2) «лук (оружие)», 3) «дуга», 4) «арка», 5) «лист бумаги».
Видим, что корневой гласный закономерно смягчился под влиянием последующего мягкого. (Регрессивная ассимиляция качества – редкое явление, присущее только германским языкам. Впервые описано Якобом Гриммом в 1822 году.)
Праформа восстанавливается в контексте известных нам мировых материалов, в числе которых основа переразвитого санскритского bhugnas – «гнутый»:
| bůg | ||
| bůh | bůch | |
| bůck |
По характеру семантического развития заметно, что словотворцы диалектов уже не придавали значения положению знака в письменном поле: он уже не ассоциировался ни с рогами быка, ни месяцем. Главным в нём стала геометрическая фигурность – изгиб, кривулина. Любой изогнутый предмет получает название знака (до Правила –
[ В исландск. с другим суффиксом: bugtha – «изгиб, излучина, извилина». Но отдельное
| bů | bůh | |
| bůw |
В тюркских языках такое различие окончаний получило классификационное значение: огузо–карлукские наречия (-h), кипчакские (-w). Например, tah = taw – «гора», jah = jaw – «враг», ah = aw – «охота» и т.д.
В европейских языках внимание привлекают реликты типа слав. sneg = snow (англ.), слав. volk = wolv (нем.) и т.д.
Поэтому полагаю, что английскому bow – «дуга» должно было соответствовать название этого знака с гортанным окончанием. Думаю, что позицию общего знака лучше выражает семантика слова bog – «болото» (англ.). О том, что именно так (
Не восстановив знак, невозможно понять ход мысли словотворца. Что может объединять смыслы «арка» и «лист бумаги»?
И удивляюсь этимологам. Слов с такой откровенной знаковостью в языках множество. Они давно должны были бы навести на ответ. В данном случае – причина разделяющая и объединяющая столь отдалённые друг от друга смыслы (Bögen — «арка», и Bögen – «лист бумаги») – общий геометрический знак, названием которого и было это звукосочетание.
Название свитка > листа бумаги появилось в диалекте, где Правило уже действовало.
[ Принятая в германских и славянских словарях этимология: герм. buch, book, bōk – «книга» и славянские бук – «письмо», «письменный знак» (серб., хорв.), буква – т.ж. (болг.) происходят от названия породы дерева бук. Полагают: вероятно, потому что германцы, а вслед за ними и славяне впервые начали писать на деревянных таблицах из бука (Фасмер I 236).
Связь, возможно, и существует, если допустить, что для письма использовали сначала кору дерева, а не плоские дощечки. А письменная кора (лубок, береста) в иероглифике могли изображаться знаком Быка. Именно лубок, думаю, и подсказал идею письменного свитка – папирусного, пергаментного, бумажного.
До введения Правила называния предметов, подобных знаку, на них переносилось его наименование:
В диалектах, где уже действовало Правило уменьшения, этот же предмет назвали
…В приморских диалектах немецкого знак вызывал иные ассоциации. В результате: Bucht – «бухта, залив», Búsen – 1) «залив», 2) «пазуха», 3) «грудь». ]
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В молодости Пастернак проявлял глубокий интерес к философии, и, в частности, к неокантианству. Книга Елены Глазовой – первое всеобъемлющее исследование, посвященное влиянию этих занятий на раннюю прозу писателя. Автор смело пересматривает идею Р. Якобсона о преобладающей метонимичности Пастернака и показывает, как, отражая философские знания писателя, метафоры образуют семантическую сеть его прозы – это проявляется в тщательном построении образов времени и пространства, света и мрака, предельного и беспредельного.
Подготовленная к 135-летнему юбилею Андрея Белого книга М.А. Самариной посвящена анализу философских основ и художественных открытий романов Андрея Белого «Серебряный голубь», «Петербург» и «Котик Летаев». В книге рассматривается постепенно формирующаяся у писателя новая концепция человека, ко времени создания последнего из названных произведений приобретшая четкие антропософские черты, и, в понимании А. Белого, тесно связанная с ней проблема будущего России, вопрос о судьбе которой в пору создания этих романов стоял как никогда остро.
Книга историка Джудит Фландерс посвящена тому, как алфавит упорядочил мир вокруг нас: сочетая в себе черты академического исследования и увлекательной беллетристики, она рассказывает о способах организации наших представлений об окружающей реальности при помощи различных символических систем, так или иначе связанных с алфавитом. Читателю предстоит совершить настоящее путешествие от истоков человеческой цивилизации до XXI века, чтобы узнать, как благодаря таким людям, как Сэмюэль Пипс или Дени Дидро, сформировались умения запечатлевать информацию и систематизировать накопленные знания с помощью порядка, в котором расставлены буквы человеческой письменности.
Стоит ли верить расхожему тезису о том, что в дворянской среде в России XVIII–XIX века французский язык превалировал над русским? Какую роль двуязычие и бикультурализм элит играли в процессе национального самоопределения? И как эта особенность дворянского быта повлияла на формирование российского общества? Чтобы найти ответы на эти вопросы, авторы книги используют инструменты социальной и культурной истории, а также исторической социолингвистики. Результатом их коллективного труда стала книга, которая предлагает читателю наиболее полное исследование использования французского языка социальной элитой Российской империи в XVIII и XIX веках.
У этой книги интересная история. Когда-то я работал в самом главном нашем университете на кафедре истории русской литературы лаборантом. Это была бестолковая работа, не сказать, чтобы трудная, но суетливая и многообразная. И методички печатать, и протоколы заседания кафедры, и конференции готовить и много чего еще. В то время встречались еще профессора, которые, когда дискетка не вставлялась в комп добровольно, вбивали ее туда словарем Даля. Так что порой приходилось работать просто "машинистом". Вечерами, чтобы оторваться, я писал "Университетские истории", которые в первой версии назывались "Маразматические истории" и были жанром сильно похожи на известные истории Хармса.
Книга рассказывает о жизни и сочинениях великого французского драматурга ХVП века Жана Расина. В ходе повествования с помощью подлинных документов эпохи воссоздаются богословские диспуты, дворцовые интриги, литературные битвы, домашние заботы. Действующими лицами этого рассказа становятся Людовик XIV и его вельможи, поэты и актрисы, философы и королевские фаворитки, монахини и отравительницы современники, предшественники и потомки. Все они помогают разгадывать тайну расиновской судьбы и расиновского театра и тем самым добавляют пищи для размышлений об одной из центральных проблем в культуре: взаимоотношениях религии, морали и искусства. Автор книги переводчик и публицист Юлия Александровна Гинзбург (1941 2010), известная читателю по переводам «Калигулы» Камю и «Мыслей» Паскаля, «Принцессы Клевской» г-жи де Лафайет и «Дамы с камелиями» А.