Улыбка Афродиты - [10]

Когда паром пристал и пассажиры начали сходить на берег, Ирэн принялась с беспокойством всматриваться в каждого человека. Я помахал ей рукой, она заметила меня и тоже подняла руку в приветствии, но как-то нерешительно и несчастно. Я подошел, мы обнялись, затем она взяла мои руки в свои.

– Роберт, я так рада опять видеть тебя!

– А я тебя, Ирэн. Есть новости?

Она сняла солнечные очки, и я увидел ее покрасневшие, опухшие от слез глаза. Мне все стало ясно. Я ругал себя за то, что не приехал раньше. Как-то не верилось, что может случиться самое страшное.

– Он умер? Да? – с трудом выдавил я, язык меня не слушался.

Она только кивнула в ответ.

– Прости.

Я смотрел мимо нее на горы вдали и не мог сказать, что чувствую скорбь, как это следовало бы сыну, узнавшему о смерти отца. Трудно сказать, что было большей трагедией – его смерть или то, как я отнесся к ней.

Дорога от порта, извиваясь, шла вверх по крутому склону. С одной стороны ее ограничивал почти отвесный обрыв. С вершины горы открывался вид на дамбу, соединявшую северную и южную половины острова. Дальше раскинулся залив Молоса, а вдали в легкой дымке виднелись островки – едва различимые пятнышки на фоне синего моря и неба. Гора Нерит, с необыкновенно зелеными от зарослей диких дубов склонами, почти вертикально поднималась вверх от берега залива. Чуть сбоку, между двумя мысами, открывался вход в залив Вафи.

Мы не поехали домой, а направились на север. Среди оливковых деревьев прятались терракотовые крыши деревенских домиков. Мне вспомнилось, как когда-то давно я ехал по этой дороге с отцом. Я смотрел на изгиб ярко-белого пляжа и был уверен, что мы не раз здесь купались. Приехав в деревню Ставрос, Ирэн поставила машину под сосной на площади.

– Я здесь выросла, – сказала она. – Девочкой ходила вот в эту церковь с родителями.

По бокам от главного входа в храм на противоположной стороне площади находилось два портика. Над ними возвышался огромный голубой купол.

– Если ты не против, мне хотелось бы зайти в церковь. Можешь подождать меня в кафенио. Я недолго.

– Конечно, – согласился я. – Не спеши.

Ирэн ушла, а я задержался в сонной тишине площади, но вскоре меня одолело любопытство, и я последовал за ней. Раньше мне не приходилось бывать в греческой православной церкви. Вряд ли можно придумать большую противоположность мрачной строгой часовне, которая запомнилась мне со времен учебы в пансионе. Открывшийся вид был почти праздничным – ни холодных каменных стен, ни рядов неудобных скамей. Бледно-голубые стены и такого же цвета купол. По центру храма к алтарю вела некогда ярко-красная ковровая дорожка. С потолка свисали массивные люстры, украшенные стеклянными подвесками. Со стен на ряды сидений взирали искусно написанные иконы. На возвышении стояло несколько огромных, похожих на трон, резных кресел, где, как я догадался, во время службы восседали священники.

Ирэн преклонила колени перед иконой Богоматери, затем встала, зажгла свечу, которую взяла с латунного подноса. Сев, она склонила голову, губы ее шевелились в беззвучной молитве. Я смотрел на нее, и мне тоже хотелось что-нибудь почувствовать, но я не знал, что именно. Неужели и мой отец стал здесь религиозным человеком? Я не мог представить его в храме. Если есть загробная жизнь, если какая-то его частичка присутствует здесь, интересно, что бы я мог сказать ему? Я так и не придумал продолжения, поняв, что вторгаюсь в чувства Ирэн, и выскользнул из церкви, чтобы подождать ее снаружи.

Выйдя на улицу, она слабо улыбнулась мне, и мы пошли в кафенио, где сели за столик на тенистой террасе. Деревня Ставрос раскинулась на вершине горы, где сходилось несколько дорог. Нам хорошо был виден залив Полис с белоснежной яхтой на лазурной глади моря. Хозяин кафенио оказался знакомым Ирэн. Подавая нам меню, он приветствовал ее как старого друга.

– Yassou, Ирэн, – сказал он, улыбаясь, и поцеловал ее в щеку.

Они заговорили по-гречески, и, хотя я не понимал, о чем они говорят, мне послышалось, что они упомянули имя отца.

– Kalos-orissate, – произнес хозяин, перед тем как перейти на английский. – Добро пожаловать на Итаку, мистер Фрэнч. Мне очень жаль вашего отца. Мы были знакомы много лет. Он был хорошим человеком.

Я поблагодарил его за добрые слова, и, когда он ушел выполнять наш заказ, Ирэн сказала:

– Джонни очень любили на Итаке. Люди будут скучать по нему.

Со времени моего приезда мы еще не говорили о том, что произошло, и я ответил:

– Наверное, еще один инфаркт.

Она помолчала, словно не зная, как сказать, но затем заметила:

– А вот это пока неизвестно. Будут делать… обследование. – Она беспомощно щелкнула пальцами, подыскивая нужное слово. – Я не знаю, как это называется по-английски.

– Ты имеешь в виду вскрытие?

– Вот именно. Вскрытие. Роберт, твоего отца нашли в гавани. У пирса, где стояла его «Ласточка». Полиция считает, что скорее всего он утонул. Они привезут специалиста с Кефалонии.

Меня удивило не столько то, где отца нашли, сколько обстоятельства, при которых это произошло. После развода родителей часть летних каникул я проводил на Итаке. Я неохотно выполнял этот пункт договора, потому что меня лишили выбора. Единственное, чего я всегда ждал с нетерпением, – это походы на лодке отца. На это время мне даже удавалось забыть неприязнь, которую я к нему испытывал. Мне живо вспомнилось, как он прыгал с борта в прохладное чистое море. Его тело было загорелым и мускулистым, и хотя он уже начинал полнеть, плавал он, как тюлень.