Уляна - [25]

Со вниманием и участием смотрел Август на своего приятеля и едва узнавал его. Лицо его побледнело, усталые веки опускались над глазами, лоб наморщился, губы сжались, печаль царствовала на его преждевременно состарившемся и увядшем лице.

— Послушай, — сказал Август, — уж коли мы встретились, поговорим между собою откровенно. Правда ли то, что плетут о тебе?

— А что же плетут? — спросил Тадеуш с горькой улыбкой.

— Что ты там влюбился, или не знаю как сказать, в какую-то крестьянку, что муж ее поджег твой дом, что потом…

— Все это правда, — ответил он. — Я влюбился и видишь, до чего довело меня это, как измучило, иссушило. О, я много выстрадал. Но для такой любви, как ее любовь, стоило страдать.

Август рассмеялся.

— Ну, ну, перестань, — признаюсь тебе, я не понимаю такой любви, это какое-то сумасшествие, на минуту еще, пожалуй, но долго продолжаться это не может.

Тадеуш улыбнулся и пожал плечами.

— Ты не знаешь ее, не понимаешь страсти, привязанности этой женщины. Я испытал ее сто раз во время моей ужасной болезни: она иссохла у ног моих. Посвятила мне детей своих, стыд, все. О, по сердцу она достойна назваться царицей!

Август смотрел с удивлением и с сожалением на разгорячившегося Тадеуша.

— Что за черт, — подумал Август, — просто с ума сошел! Из сострадания надо спасти его, он пропадает.

— Ну, и что же? — прибавил он громко. — Ты думаешь вечно с нею проводить жизнь голубков?

— Ничто не может нас разлучить; нас связали слезы, страдания, смерть, огонь, преступление, наши общие жертвы.

— Но ты восторгаешься, — сказал Август, — а я хотел с тобой, мой друг, поговорить хладнокровно. Скажи откровенно, положа руку на сердце, во имя нашей старой дружбы: не пугает ли тебя самого эта жизнь?

Тадеуш взглянул, опустил глаза и в замешательстве отвернулся.

— Теперь уже не время отступать, — сказал он печально.

— Извини, всегда время прекратить глупости.

— Август, как ты охладел!

— Тадеуш, ты с ума сошел. Что же ты думаешь состариться, одеревенеть прежде времени у ног твоей деревенской Омфалы? Разве стоит она, чтобы ты посвятил ей весь свет, надежды, будущность?

— Она посвятила мне все.

— Но ты, наконец, убьешь себя, замучишь, ты не выдержишь, тебя отравит эта однообразная жизнь без всяких развлечений, без движений, без оживляющих средств. Пока ты с ней, ты должен оторваться от целого света, потому что наше не знающее сострадания общество не примет тебя никогда. Ты осужден и изгнан.

Тадеуш вздохнул.

— Тебя нужно спасти, — продолжал Август.

— Я погиб, — отвечал Тадеуш, — оставь меня. Кому же какое дело, коли я счастлив?

— Счастлив! — воскликнул Август. — Но ты обманываешь себя, ты несчастлив! Взгляни на себя, загляни в свою душу. Ты страшно мучишься в цепях, тобою же самим скованных.

В эту минуту залились собаки, и охотники бросились к ружьям. Вскоре затем послышалось в стороне несколько выстрелов, и Тадеуш с нетерпением вскинул ружье на плечо.

— Пойдем домой, — сказал он.

— Пойдем.

По дороге они опять разговорились, и Тадеуш подробно рассказал приятелю свою сердечную историю.

В словах его выразилось столько печали, так заметно было, что настоящее тяготило его как камень, что Август, тронутый, решил в уме отвлечь Тадеуша от Уляны и пагубного для него уединения.

Тадеуш освоился со своим положением и не чувствовал его неприличия, тяжести, сраму; Август только стал открывать ему глаза. Тадеуш почувствовал стыд, беспокойство, удваивающуюся печаль, к которой уже был приготовлен.

Они вышли на крыльцо дома. Уляна беспокойно выглянула в окно. На ее глазах это был первый гость в Озерках; она не знала, что делать. Она привыкла встречать Тадеуша, не отступать от него ни на шаг, прислуживать ему; теперь же, удержанная стыдом, отозвавшимся в сердце, уставила лицо свое на окно и глядела с беспокойством. Ей хотелось бы бежать к нему, но она не смела; и тяжко ей, и беспокойно стало; предчувствие говорило ей, что этот чужой не принесет для нее ничего хорошего.

Тадеуш увидел ее, отвернулся и покраснел. Август угадал в этой женщине, глядевшей пламенными черными глазами, любовницу приятеля. Он остановился на пороге и уставил на нее удивленные глаза, так что Уляна покраснела, опустила голову и принуждена была отойти от окна.

— В самом деле хороша, — промолвил Август.

Тадеуш, входивший в эту минуту в двери, не слышал его восклицания. Август пробыл целый день, и Уляна не могла показаться; два или три раза подбегала она с детским любопытством к дверям и под влиянием страха вновь убегала. Тадеуш приходил к ней на минутку, она с нетерпением спрашивала его:

— Когда он уедет?

— Не знаю! — отвечал холодно Тадеуш.

И когда он вышел, Уляна следовала за ним глазами, душой, желанием, любопытством, страхом, и печальная принималась плакать. На сердце ее было грустно, тяжело.

Наступил вечер, Август не уехал. В слезах упала Уляна на постель в своей комнатке и при свете разведенного в камине огня в первый раз провела вечер одна в уединении и размышлении.

А там приятели болтали так весело, и их голоса доходили до слуха бедной Уляны. Но голоса была неясны, а слова непонятны. Уляна, не понимая их, пугалась. И предчувствие ее не обманывало. Август уговаривал Тадеуша уехать из дому.