Улялаевщина - [21]

Но Штейн погиб. На скамье бульвара

Под аплодисменты разбуженных галок

Он то качался, то срывался в ярость,

Нервно черча по песку палкой.

Искусство - громоздко. Оно только отмечает.

Злачит это в воздухе. Значит это властит.

"Поэт" уж не титул, а титул "мастер",

"Медный всадник" и "Медный чайник"

И снова бредил, толкая случайных,

Глядел с моста у Москва-реки на воду;

Смотрел, как Ленин читает "Правду"...

"Медный всадник" и "Медный чайни;с".

Астрахань.

22/XII - 1924.

ГЛАВА Х

"Маткеша". "Ну?" "Запрягай живота".

"А которого?" "Да нехай Ворончик".

"Ну же и ярмарка будет нонче".

"Само собой. Обожди - да вот так..."

"Не лапь-сама знаю". Хозяйство такое;

Поле у речки-гожее, недробное.

Яловка, поросая свинюха, а коней

Целых три. Но про это подробней.

Первый-гнедой, в белых чулках,

Характер нервный, кавалерийский.

Дылда за ним всю кампанию рыскал.

Звали его-"Полкан".

Второй-"Дырявый", масти соловой.

Его бы, одра, татарину на ветошь,

Да вот старушенция уперлась: "Нет уж!"

И верно: понимал коняга каждое слово;

А третий " Ворончик". Из себя гладкий,

Доброго мяса, ровно битюга.

Чистый крестьянин. Краски смуругой,

И только по брюху заплатка.

Изба тоже знатная: посереду, печь,

Фанера отмежевывала ажно 3 закутки;

Дворик с канавкой, где полоскались утки.

Есть четыре яблоньки (пятая в дупле).

И к осени налив, восковой да грузный,

Сквозь солнце в меду будет семгчком рябить,

А пока на подоконнике сушеные грибы

Белые, лисички, рыжики да грузди.

Так полегоньку, силком да силком

У Дылды пачка "Крестьянского займа".

Дылду уже выбирают в сельком,

Дылде сподручник-наймит,

Вот он! выходит - привольный собой.

В розвальни навалена смоленая туша.

Перебрал вожжи. Скрипнула супонь

И пошла-пошла, пошла-пошла по-эхь,ты, машута!.

Раннее утро. Все как во сне.

Плыли снегурочки деревенек,

Розовый дым, голубые тени

И от зари малиновый снег.

Думы были сытые. Крепко казачьи.

Больше касательно прошлой хвакты.

Что за добро? Ну, тулупчик заячий

И все. И ни ногтя хозяйской хватки.

А ведь бывало, знамен не валандая

И звали отца на деревне-Кузьми:.

И была у него рыбачья шаланда

С неводом из турецкой дузмы.

И вот, значит, только ветер-свистун

Закачает с флажком буек на посуде

И раздувает над морем звезду

(Ясное ж дело - улова не будет),

Тогда в 100 пуд-мировой на свете

Бык из чрева грозится: "Ммы!"

Гусь: "Кого?"1 Индюшка: "Ве-те-тер".

Чушка: "Хто?" Поросята: "Кузьмич!":

Воробушек серенький шасть туда же;

"Зачем-чечем?" А голубь ему: "Дуует".

Курица спросит: "Куд-куд-куда?"

Жук: "В звеззз... (и об стенку)-ду1"

Вот бы слыхать такое почаще.

Да нет... Мировые - нам не чета.

А впрочем - как знать? И рога бычачьи.

Блещут на западе, как мечта.

"Ворончик" прилежно по шоссе хлопал,

Мороз ему хвост серебром выткал.

"Трр. Стой".-Районная коопа,

Где черный Семка и рыжий Давыдка.

Одного кабана 16 пудов,

Четыре овчины, один опоек,

Но правду сказать немного худой;

Имеется след водяного опоя.

Теперь по корову. Верста - и доехали.

В "Доме Крестьянина"-номера и чай.

Бублики с маком. Клевые пекари.

А соль-без денег: так, невзначай.

_________

1Читать именно "Ко'го'", а не "каво".

'И вдруг подносят крестьянину борщ.

Борщ революции! В жирных разводах.

Жалко скушать; глазей да не порть.

Уж это борщ! Вот дык.

Хрящи свининки-душу томят,

Запах перца - бросает в метанье

Из северных автономий сметана

Из закавказских республик томат.

Рисунчатая ложка с облупленным устьем,

Нырнув под глазастое золото жижи,

Колыхала бульбы и плавники капусты,

И борщ качался, жирный и рыжий.

Дылда пьянел. Он почти слышал

Крепкий градус мясного сока,

Который звучал до того высоко,

Что даже комар не сумел бы выше.

И язык обжигала вкусная боль,

И пснкая брюква с усов свисала,

И и сердце Дылды горел бой

Между борщом и кобыльим салом.

Нет, надо жить и, как люди, жевать

Русские щи, а не татарские кишки,

Завести деток - Машку да Мишку,

Летом крестьянить, зимой гужевать.

Но тут прямо в борщ борода богомольце

Уселся, сморкнулся. Все в аккурате:

"Северная людь, тихомирная, не колется,

Не то, что ваша южная братия.

Вот бунтовала. А за-што? Спроси-ка!

Какой он те хозяин? Лаптя не починит.

Яму, знамо дело, бабья да музыки,

А нету того, чтобы корму скотине...

То ли вот наши. Омут так омут;

Избушка-то во... скворешни на вербах.

Нешто хозяйская пульса стерпит

Жечь добро ни себе, ни другому?"

Дылда опешил: "В доску! Узнал!"

Посидел на крапивах. Вскочил и вышел.

А что бы было, каб узнали повыше,

Не к ночи сказать - казна?

Три его лошади мутно закачались,

Мутно закачалось кулацкое жнивье.

Подтвердю: бандовал. Но когда? У начале.

А теперь-соблюдаюся. Смирно живем.

Но кураж пообтих, хотя парень тугой.

И думал, пробираясь меж возов осторожненько:

Куплю у божника'нательный чертогон

И на все мне насесть, кроме ежика.

Покончать бы скорее, а то может замуровят.

Хлопнул рукавицы: "Ей! Братва!

Давай который торговать корову".

Подскочил барышник: "Мотри-кась: товар.

Телку выбирать, голуба, нужно умеючи:

Дойная должна быть завсегда в кости,

Года у нее на рогах имеются:

Отсчитать кружочки да два и скостить".

"Врешь, трепло-не скостить, а прибавить.