Улялаевщина - [13]

Утоленная, звонкая, занюханная ветром,

И думала: "А что у нас сегодня на ужин?

Должно быть, котлеты в полтора метра",

Но что бы там ни было - вилкой отклевав,

Накапав на стул у постели свечку,

Она непременно за сегодняшний вечер

Окончит Гамсуна и примется за Льва.

Навстречу швыряя колокола штанов,

Дуя вонь из газетной цыгарки,

С золотыми якорями через ленту "Новь"

Шатался матросяга и харкал.

Его знобило, и он искал погреться.

И вдруг лафа. Какая-то бабенка.

Ишь-ты. Кусаться? Втягивать губенки?..

Это от кого же? От черного гвардейца?

Но Тата вырвалась, и он, похабно зыря,

Сдунул харк, обкуренный и горький,

И слизь, ляпнув, поползла пузырясь

Зеленым ядом по шее за норку.

И стало ясно: от жизни устала.

Ничего не нужно. Мертвая скука.

И кто-то в висок настойчиво стукал,

Что ангелы-глупость. Что их не осталось.

Керенские прапоры все видели у столика.

Черное пиво сопело ноздрями,

Но никто из них не тронулся, и только

Ломали пальцы - и всем было странно.

Но матрос ворочался. Присел на бруствер.

Треснул спичкой - и рыжий ужал

Лизнул сафьян "Истории Искусства",

Трезубой короной яростно жужжа,

Керенские прапоры страдали от сплина.

Что это все? Грабеж или ересь?

Липовые командиры рыскали карьеры-с,

А какая тут карьера, если нет дисциплины?

С печальными глазами, не в силах отстраниться,

Но по-демагожьи растягиваясь ртом,

Смотрели, как в пламени роскошный том

Пеплился, от боли листая страницы.

Ганзейская шхуна. Вот кошка и пинчер.

Вот натюрморт и Бордо.

И листнулись вдруг глаза Леонардо да-Винчи

Над струистой золотистой бородой.

Один из них не вынес. Шарапнулся руками,

Но рыжий язык стер.

Дергая ртом он булыжный камень

С яростью брызнул в костер.

Прапоры захлопали: брависсимо, Краузе!

Но вдруг из гурта, где отдувался зубр,

Кто-то, рванув музыкальный маузер,

Вдарил огнем в зубы.

Поручик Краузе. Метнулся пробор.

Устоял на ногах. - "Господа офицеры!.."

Поручик Краузе. Руку в борт,

Левой, как на дуэли, целя.

Бац! Офицеры заняли кафе

И под прикрытием мрамора и стульев

Уже-(бац-бац!)-своротили лафет

И пустили стакан в нарезное ду/ю.

Но тут - матроса. Но тут мужики.

Под мат и галдеж в киргизские орды.

Дззз... заскулил орудийный шкив,

И в панике шпана удирала из города.

Заунывно отвыв, разорвался выстрел.

Загремела шрапнель, ковыряя тумбы.

И оторопев, отрезвевшая лумпырь

Принимала на штык остервенелых гимназистов.

И сразу каждый так или иначе

Понял, что это не спросту бой

"Да здравствует Леонардо да-Винчи!"

"Интеллигузию бей!.. "

Анархистский штаб прискакал на площадь,

Свобода сунулся в рухлядь баррикад,

Но вмиг обломилась миротворная рука,

Маруська разрешила это проще:

Каждый атаман отзывает своих:

Мамашев киргизов, а Дылда русских.

И когда в полчаса отгремели бои,

К прапорам подъехала Маруська.

Серая лошадка, нахально подцокивая

Серебристым дробиком умеренно крупным,

Прошлась бочком, им в лицо кивая,

По-проститутски играя крупом.

Купринский штабс-капитан захихикал:

"Да она ей-богу аппетитней хозяйки".

"А рысца ничего, как ты думаешь, Мика?"

"Ерунда. Я даю ей фору до Яика",

"Не много ль?" "А что?" "Да твой Одноглазый

Грузноват пожалуй, хоть ноги и длинней".

"Пари". "На что?" "Раз по морде". "Согласен".

"Ну, что же, господа - стрелять или нет?"

Благородный клуб немного опешил:

Как никак - женщина, пусть даже брак.

Но купринский штабе, багровея плешью,

Заорал: "Полковых Мессалин убрать!"

Пуля заерзала по земле вброд.

Лошадка обиженно вздернула голову,

И в ропоте опора попыхивало олово

До самых театральных ворот.

Тогда на баррикаду молодого оборонца

Из ворот театра - еще за версту

Гремя колоколами басовых струн

Помчалась конная бронза.

Ряженый жеребец былинных держав

Скакал, и медью звонило брюхо,

И латы его мышц отливали глухо,

Где зеленела от окиси ржа.

На нем неподвижно, подъяв подбородок,

Сплющенный свистами вешней пурги,

Мчал в величественных дородах

Самодержавнейший анархищ.

Дланью забрав храп жеребца

И широко растопырив копыта,

Памятник врылся, и воздух разбитый

От боли бубенцами забряцал.

Т. к. прапорщики-дети буржуа и кустарей,

То по традиции дворянской чести

Они тут же поклялись меж собой на винчестере

(Меч давно устарел).

Атаман не любит со смертью хитрить

Он где-нибудь здесь в ответственном месте,

И Краузе в сладострастии мести

Дулом искал вождя из витрин.

Всадник чернел на бугре. Плеть.

Чугунный кабан, кривоногий от мяса,

И сам монарх, о бедро обопряся,

Тяжело нагруженный массивами плеч.

Краузе вздрогнул. Где он видал,

Где видал этот груз, эту позу?

В кнехтских музеях? Или в Италии?

Нет, кондотьеры изящней; на озере?

Ба, Петербург! Эта, как ее, площадь

Медь императору Александру-Три.

И Краузе в восторге флагом полощет,

А винчестер сполз, отцарапав штрих.

Ночью по городу шел патруль,

Проверяя у прохожих пропуск;

Ночью Маруська загнула трюк

Касательно введенья Агитпропа.

По типу "красных"-при каждой части

Должен быть Политотдел.

А инструктор врет: никогда и нигде

Нельзя обойтись без власти.

Свобода вскочил. Но нелепы усилий.

С ним не считались (Трепло! Орган!).

Агитпроп утвердили. Тогда Серга

Запросил, каковы у них силы.