Улунь - [7]

Между тем улунь сделала два-три неуклюжих прыжка вниз по склону и вдруг, споткнувшись, завалилась на бок, приподняла одно крыло и закинула назад голову с широко раскрытым ртом.

Этого зрелища не могли выдержать серые звери. В несколько прыжков они были уже возле птицы.

Птица забилась крыльями о землю и вдруг спорхнула с сопки, тяжело шлепнувшись на мох среди кочек. Волки бросились за ней, боясь упустить добычу. Сова поднялась и, шатаясь, сделала несколько шагов по земле. Когда волки очутились близко, она снова с усилием вспорхнула, отлетела на несколько десятков шагов и снова упала на землю. На этот раз она упала прямо на спину и подняла вверх когти, как это делают хищные птицы, вконец неспособные к бегству и решающиеся дорого продать свою жизнь в последней отчаянной битве. Теперь оба волка были уже захвачены охотничьим жаром: догнать, овладеть, во что бы то ни стало. Но воинственная поза совы остановила их, и они начали обходить ее так, чтобы разом броситься на врага с двух сторон.

Снова отчаянные усилия, снова трепет огромных крыльев, и снова птица, вырвавшаяся почти из волчьих зубов, перепархивает дальше через кусты еры, которые задерживали преследователей.

Так, то поддаваясь, то вновь ускользая, рискуя каждый момент своей жизнью, мать уводила страшных врагов все дальше и дальше от своего гнезда, от своих детей.

Сове помогало то, что волки в преследовании способны так же терять всякое самообладание, как это случается с горячими охотничьими собаками, когда они предоставлены сами себе.

Притворщице удалось увести своих преследователей за два километра. Здесь она взлетела в последний раз, скрылась за сопками и вернулась домой окольной дорогой.

XI

На гнезде она застала уже самца, который сидел там, распушив огромные перья. Несмотря на долгое отсутствие наседки, яйца не успели еще остынуть. Этому помогало то, что теперь среди яиц было уже два вылупившихся птенца, которые своими горячими тельцами сильно согревали яйца.

В ближайшие дни совиха снесла еще два крупных яйца: девятое и десятое в кладке этого года. Так бывает довольно редко и говорит о силе и здоровье наседки. В то же время вылупился еще третий птенец, а старшие продолжали быстро расти. Скоро сделались они большими и прожорливыми. Матери приходилось теперь оставлять их надолго, чтобы охотиться вместе с самцом, так как с каждым днем требовалось все больше и больше добычи. Пухлые и теплые старшие птенцы могли заменять наседку и не позволяли яйцам остынуть.

Новых яиц больше не появлялось. Прежние по временам трескались, и к старшим совятам прибавлялись понемногу младшие.

В июле наступила теплая пора, с тучами комаров и мошек.

Все самоеды, кочевавшие в этой части тундры, давно уже ушли на север, чтобы избавить оленей от комариной язвы.

Две недели стояла очень теплая погода. За это время все птенцы уже вылупились, а два старших птенца стали большими птицами. Особенно велик был первенец, у которого сквозь серый гнездовый пух начали проступать молодые перья.

Его крылья окрепли, и он порой выходил из гнезда и взмахивал ими, пробуя их силу.

Клюв его вырос и загнулся, а лапы были вооружены такими когтями, которые уже мало чем уступали когтям взрослых птиц.

Теперь, когда старики приносили пойманных грызунов, первенец получал уже не растерзанные кусочки, как его младшие братья, а целого зверька, и проглатывал его целиком. Затем он важно садился в углу гнезда и молчаливо поглядывал вдаль, как это делали отец и мать.

Он был уже ростом почти с отца, а до сих пор не умел брать пищи с земли и глотал только то, что получал из родительского клюва. При виде лакомого кусочка он только распускал крылья и быстро трепетал ими. Этим выражал он свое нетерпение и требование, чтобы его поскорее накормили.

Птенцы улуней подрастали один за другим. Первенец понемногу выбрался из гнезда и с удовольствием начал перепархивать с одной торфяной кочки на другую. Отец и мать перепархивали вместе с ним, следя за каждым его движением. Они брали его с собой на ловлю пеструшек. Главное условие такой ловли - терпение. Когда старая улунь находила под кочкой выход из норки пеструшки, она садилась позади норки и долго в полном молчании ждала, когда покажется из нее маленький владелец подземелья. Целые часы проходили иногда, прежде чем это случалось. Улунь неподвижно цепенела на выбранном месте, подобно мраморному истукану, поставленному на кочке среди равнины. Рано или поздно головка грызуна робко высовывалась из-под земли наружу, и немедленно острые когти совы схватывали и душили несчастную жертву.

XII

Однажды совиное гнездо было неожиданно растревожено самым необычным приключением. В утренние часы, когда птицы бывали особенно голодны, старые улуни охотились так усердно, что прилетали к гнезду только покормить детей.

Оставшись одни, птенцы сидели тесною кучей, прижавшись крепко боками. Только второй птенец, уже оперившийся, сидел особняком, нахохлившись и вертя по временам головой. Вдруг на бугре появилась быстрая тень. Вслед за тем что-то серое рухнуло вниз и клубком скатилось прямо в гнездо с откоса. Громкий и жалобный писк огласил воздух, и вся куча совят разом закопошилась. Оперившийся первенец неловко взмахнул крыльями и, не удержав равновесия, ткнулся носом в землю. Но то существо, которое и сделало такой переполох среди юных улуней, высоко подпрыгнуло вверх и сделало отчаянный скачок в сторону. Это был молодой заяц-беляк, который казался еще более испуганным, чем сами птенцы. Едва оглянувшись на серых птиц, он вдруг, прижав уши, кинулся бежать к озеру.