Ультиматум - [63]

Вскоре встреча закончилась. Для лейтенанта Хахта и сопровождающего его советского офицера была вызвана машина, на которой они доедут до аэродрома, чтобы вылететь на задание.

Зейдлиц, записывавший во время совещания пароли для предстоящих радиопередач, спешно выехал на радиостанцию. Перед этим он отослал Леверенца на аэродром, а затем направил Вандаме с Тельгеном в штаб фронта.

Вандаме выслушал этот приказ, твердо сжав губы. Перспектива оказаться изолированным от центра его вовсе не устраивала.

* * *

В просторном крестьянском доме вновь установилась тишина. Все энергично принялись за свою работу. Майор Леверенц невольно обратил внимание на то, что офицер штаба фронта привел с собой какого-то немецкого обер-лейтенанта, и тут вспомнил, что Тельген сообщил ему о прибытии одного пленного офицера.

Леверенц предложил обер-лейтенанту Фехнеру сесть, затем поинтересовался, сколько лет обер-лейтенант служит в армии и какую последнюю должность занимал. Выслушав ответы, он рассказал о себе и задачах их делегации. Для себя он решил, что Фехнер — вполне симпатичный интеллигентный человек, не столько жестокий по характеру, сколько ожесточенный. Здесь Леверенц невольно вспомнил лейтенанта Вильфердинга, застрелившегося перед капитуляцией немецких войск в Сталинграде. Воспоминание о лейтенанте заставило Леверенца не спешить оказывать давление на пленного с наскоку.

Усталость после первого допроса, недоедание и подавленное общее состояние не позволяли Фехнеру обрести спокойствие.

— Скажите, господин майор, почему вы сотрудничаете с коммунистами? — резко спросил он. — Ведь вы же кадровый офицер!

— Сначала вы мне скажите, почему вы лично не отказались служить у нацистов?

— Потому что… сейчас идет война. Я полагал, что мне надлежит защищать свое отечество.

— Став живым свидетелем гибели шестой армии под Сталинградом, я понял, что нас предали. В течение многих лет нас вводили в заблуждение, а потом предали. Так же, как и вас, погнали на бойню. Ради каких угодно целей, только не ради интересов Германии. Как мы до этого дошли? Что будет с нами дальше? Эти вопросы я не раз задавал себе, находясь в лагере для военнопленных. Сначала я всего этого не понимал. Но после знакомства с некоторыми работами Ленина и Энгельса, долгих бесед с коммунистами я нашел ответ на эти вопросы.

— И обрели веру?

— Господин обер-лейтенант, вы, как мне кажется, далеко не поверхностный человек, — оживленно заметил Леверенц и подумал: «Он недоверчив, разочарован, но ищет правду». А вслух продолжал: — Подумайте хорошенько над тем, что происходит вокруг. Ведь кроме коммунистов на свете есть буржуазные ученые, некоммунисты, которые по-своему объясняют причину кризисов и войн. Или возьмем, к примеру, инфляцию, которую мне пришлось лично пережить, а что, спрашивается, прячется за ней? Вы пожимаете плечами, а коммунисты знают ее причины, они могут объяснить ее появление, подкрепив свою точку зрения множеством фактов, цифр и примеров. Нет, господин обер-лейтенант, все это гораздо сложнее и глубже, чем вопрос о вере или доверии.

Попросив извинения, Леверенц вышел, но скоро вернулся с тарелкой в руках, на которой лежали хлеб, сало и нож.

— Вы, видимо, проголодались, поешьте.

Дружеский тон майора понравился Фехнеру, и он решил поговорить с ним, выяснить кое-что для себя, узнать о деятельности Союза немецких офицеров, членом которого являлся Леверенц, расспросить его о войне и о нем самом.

Тем временем генерал Зейдлиц вернулся в здание. На своем столе он нашел записку, на которой было написано следующее: «Обер-лейтенант Торстен Фехнер, командир батареи штурмовых орудий. Поговорите с ним по просьбе майора Ахвледиани».

«Фехнер?» Зейдлиц задумался, где и в какой связи он совсем недавно слышал эту фамилию. Генерал немного помедлил. Он почему-то вспомнил о предложении Хахта и невольно задумался над тем, что за человек этот лейтенант, которому в штабе фронта доверяют лететь на самолете к Манштейну. Быть может, стоит послать с таким заданием кого-нибудь из членов делегации? Зейдлиц понимал, что он должен поддержать это предложение. Генерал все еще не терял надежды на то, что оказавшиеся в котле генералы, и прежде всего Либ и Штеммерман, убедятся в бессмысленности дальнейшего сопротивления. Эта надежда вселяла в генерала силы и воодушевляла его.

Когда к генералу привели Фехнера, Зейдлиц поздоровался с ним и сразу же спросил, в какой связи и когда могло упоминаться его имя в последние дни.

— Скорее всего, называлось имя моего отца, командира бригады полковника Кристиана Фехнера, а не мое, — ответил обер-лейтенант. Ему в тот же миг вспомнилась последняя встреча с отцом в прошлый четверг. «Сегодня я говорил бы с ним иначе. Мы бы нашли общий язык», — подумал он.

Расхаживая взад-вперед по комнате, Зейдлиц поинтересовался, в каких отношениях находится полковник Фехнер со Штеммерманом, Либом, Гилле и другими командирами дивизий, когда обер-лейтенант видел в последний раз своего отца и как тот отнесся к ультиматуму, предъявленному русскими.

Ответы Фехнера не совсем удовлетворили генерала, так как обер-лейтенант кое о чем был информирован недостаточно полно. Однако Зейдлиц чувствовал, что Фехнер говорит с ним откровенно, и это понравилось генералу. Подойдя к Фехнеру вплотную, он сказал: