Уличные птицы (грязный роман) - [39]

- Ты как нарисовался, - закуривая с наслаждением и одновременно морщась от боли, сказал Гаврила, - вроде теплей стало, или я уж совсем окоченеваю. Он пустил струю противного дыма.

Граф подумал: «Только бы настройщик со своим харчем не явился и не выдернул из сна». А в слух спросил:

- И как это ты, дедушка придурошный, сподобился?

- Годка наступление праздновали мы, с аппетитом, девка хорошая была, стихи гениальные, ну, с натяжечкой гениальные. Гости недели две тусовались – все настоящие крепкие ребята, без этих... Все пипелы с деньгами, приличные, не торгаши... А в основе, кто на искусстве заработал; и серьезные бандиты, тоже к искусству близкие... В конце второй недели вышел покурить в подъезд, возвращаюсь, а он ее ебет прямо на кухне. Я за ножи, а он меня, как ангела, в кальсонах выкинул в подъезд и, сука, дверь закрыл. Я б его порвал, но дверь железная, я нож подсовывал, подсовывал, да и сломал. Что делать - решил пойти на подвиг. Мороз под тридцатничек, и ветер... Еiskalt... Ебаный в дод... Первый раз в жизни от ментов прятался в кустах, Arschloch, а сам в тапочках – ног не чувствую, а что делать... Если на подвиг идешь, должно быть все по хуй... Ночевал в подъезде, ноги на батарею положил – пообжег. Портки на помойке нашел, знакомого встретил, тот похмелил и копейку дал... И я еле до родительской деревни дохуячил, а тут, видишь, печь-то провалилась... Вот...

* * *

Соседская бабка за баню попросила денег. Граф достал из кармана бумажку знатного достоинства – истопила и выдала три бутылки водки.

* * *

В тесном предбаннике, на старинном кресле-качалке, зафиксированном кирпичами в откинутом положении, возлежал напаренный намытый Анатолий Федорович Гаврилов. Сапожный и кухонный ножи, игла с вдетой капроновой нитью, вата, бинт, ножницы, пассатижи, вилка и ножовочное полотно – лежали на покрытой стираной наволочкой табуретке. Рядом, на полочке с зеркальцем стояли три бутылки водки, два стакана и флакончик йода. Граф сидел у ног Гаврилы на перевернутом эмалированном тазу.

Граф налил стакан водки и дал его Гавриле, тот выпил залпом. Глаза художника сразу помутнели - ослабленный организм поплыл. Граф намочил водкой большой кусок бинта, и стал тщательно протирать замозоленные копытоподобные гавриловские ноги. Затем насадил на вилку скрученный бинт, полил его йодом и густо намазал все ступни по щиколотку. Положил себе на колени шмат ваты, чтобы впитывала стекающую кровь. Налил еще стакан и поднес его забалдевшему Толику. Прихватив пассатижами огромный вековой клювоподобный коготь большого пальца, вокруг которого колосился вонючий черный цветок, оттянул палец в сторону, и кухонным ножом, чуть выше сустава, на уровне живой, здоровой кожи, в несколько приемов сделал круговой надрез. Гаврила утробно завыл.

- Давай, дружок, уж коли пошел на подвиг, давай до конца, - сказал Граф, и стал острым сапожным ножом быстро перерезать сухожилия. Потом, как крайнюю плоть, сдвинул в сторону стопы здоровую кожу, чтобы оставить запас закрыть культю, и отпилил ножовочным полотном сгнивший палец. Запах гнили перебил запах горелой кости. Граф поискал глазами, куда деть продукт ампутации, не найдя, приоткрыл дверь и выкинул смрадный обрубок за порог. Прижег культю йодом и, как смог, стянул на три узелочка кровоточащую шкурку. Налил в стакан полтинничек, поднес его Деду, тот схватил дрожащими руками и проглотил, выпучив глаза.

С остальными пальцами было проще, один за другим они вылетали за порог бани. Мизинцы Граф решил не трогать. Через час операция была закончена, а пациент в хлам пьян. Проверив пульс, Граф сказал:

- Ну вот, как хорошо, теперь и ногти стричь не надо, - Гаврила улыбался.

Граф открыл дверь - впустить свежий воздух. У порога бани сидел хозяйский пес, вилял хвостом и облизывался. Пальцев на снегу не было.

* * *

Тусовка в мастерской все разрасталась, а доходы мастера все падали. Весной он не смог платить за подвал. В начале июня собственник подвала повесил на входную дверь амбарный замок и сказал, что все имущество настройщика под арестом до момента расчета по аренде. Когда настройщик попытался объяснить, что ему необходимо попасть в подвал, так как у него в дальней комнате закрыт человек, хозяин воспринял это как наглую попытку мастера под любым предлогом проникнуть в помещение и забрать что-то ценное. Подручные домовладельца немного побили мастера, а татка жена пригрозила разводом, которого, почему-то, мастер очень боялся. Настройщик погоревал немного, повыпивал, потом у него прихватило почки, он допрыгался до реанимации, а выйдя из больницы, отправился на стройку класть кирпичи – зарабатывать для семьи.

* * *

В тусовке говорят, что только к концу весны (после обморожения и ампутации) Гаврила начал нормально ходить. Говорят, все лето картинки малевал, и за границу, через какого-то барыгу, задвигал; фотку этого барыги, в обнимку с Растраповичем, показывал – Растрапович, барыга, а в руках у барыги гавриловская картинка.

Поздней осенью, или в начале зимы, говорят, видели, как в большой пьяной драке у пивного ларька Гаврила получил ножом в грудь. Говорят, длинноволосое божество с усталыми красными глазами, в черном стареньком драповом пальто, и с огромными черными крыльями, вышло из-за ларька, подхватило косматого бузотера с ножом в груди под мыжку, и унесло через заснеженный пустырь. Показывали следы от босых ног на молодом снегу, борозды от волочившихся крыльев, и алую дорожку, обрывавшуюся в овраге на берегу ручья.