Улица вдоль океана - [51]

Саня вел машину виртуозно, одной левой рукой. Правая в это время спокойно лежала на спинке сиденья. Голубые, чистой озерной воды глаза по-детски невинно смотрели на Завьялова и лишь изредка косились на дорогу. В толстых Саниных губах перекатывалась папироса. Курил он тоже необычно — без помощи рук, а дым после каждой затяжки пропускал через курносый нос.

— Погоди, когда ж это было? — Саня собрал лоб а складки, так что его закрыла короткая белесая челка. — Ага, кажись, под Первое мая, как раз пуржишка крутанула, из-за нее и демонстрацию отменили.

— На Первое мая пурга? Здорово! — восхитился Завьялов, черкая карандашом в блокноте.

— Ну! — подтвердил Саня, выпустив из ноздрей струи дыма, откатив папиросу в угол рта, он продолжал. — Утро, заметь, раннее было, я еще не проснулся как следует. Но все же слышу: Зинка моя с кровати шмыг, ноги в валенки и в сени. За дровами, значит. За ночь, понимаешь, так выдуло — зубы колотятся… Я, конечно, лежу нежусь, а сам в полусне соображаю: пусть затопит, тогда подымусь. И не заметил, понимаешь, как опять в сон уплыл. И вдруг мне в ухо кто-то как гаркнет: «Санька, где твоя Зинка?» Я как подхвачусь! Туда-сюда, головой мотаю — никого: ни Зинки, ни дров, ни плита не горит, только на стуле Зинкины кофточки-шмофточки висят. Ну, я тоже в сени… Двери, понимаешь, жму, а их оттуда будто кто держит. Вдруг слышу Зинкин торопливый голос из кладовки: «Сань, не выходи! Медведь забрел, задерет тебя, я на крючке сижу, замерзну скоро!» — «Какой медведь?» — спрашиваю. «Белый, — пищит, — Выбей окошко и беги на помощь звать». Тут медведь как заревет, я и… — Санька не договорил, на ходу открыл дверцу и выплюнул окурок.

— Выбил окно? — догадался Завьялов.

— Ну нет! — Саня захлопнул дверцу. — Схватил веник и турнул его под одно место.

— Медведя?!

— Не козу, должен понимать. У нас в поселке такая птица не водится.

— И что он?

— Медведь-то? — Саня прищурился на дорогу и небрежно крутанул руль, объезжая колдобину. — А ничего. Шастнул в пургу — и нет его. Он ведь погреться забрел…

— Большой был? — поинтересовался Завьялов.

— Подходящий. Метра три в длину. Из сеней выскакивал — лапой дверной косяк снял, как и не бывало.

— И действительно белый?

— Желтый.

— Как желтый? — удивился Завьялов, никогда не слышавший о желтых медведях.

— Старичок попался, — пояснил Саня. — Под старость они из белых в желтые перецвечиваются.

— Перецвечиваются? — переспросил Завьялов и черкнул что-то в блокноте, — Хорошее слово… Ну, а жена?

— Какая жена? — удивился Саня.

— Зина.

— А, Зинка, моя… А чего ей? Выскочила из дровника, нарядилась в кофточки-шмофточки и к соседям праздновать пошла. После я им шкуру этого медведя подарил.

— Так ты его догнал?

— Зачем? — усмехнулся Саня. — В другой раз на заливе шмякнул.

— Этого самого?

— А зачем мне другой?

— Да как же ты его узнал? — добивался Завьялов.

— Плевое дело… Иду, понимаешь, по заливу, а он над лункой, стервец, сидит, рыбку на обед ловит. Вот тут я его и опознал. Стрельнул, и с приветом…

— Ну, Саня, ты герой, честное слово, герой! — восхитился Завьялов и опять черкнул что-то в блокноте.

— Брось! — скромно заметил Саня, — У нас в поселке почище меня личности есть.

— Как понимать почище?

— Понимай позначительней. Ты, к примеру, об Эдьке Миллионере слыхал?

— Не слыхал, Саня, — с сожалением признался Завьялов. — Я ведь у вас один день пробыл. А чем он знаменит?

— Э-э, тут целая история с географией, — подмигнул ему голубым глазом Саня и спросил: — У тебя какая зарплата?

— Сто двадцать… гонорар еще… Так до двухсот…

— То-то и оно-то, — хмыкнул Саня, — А Эдьке дядя два миллиона в золотой валюте отвалил.

— Какой дядя? — не понял Завьялов.

Саня обратил на дорогу задумчивый взгляд, прикурил, пустил носом две туманные струйки, перекатил с края на край губ папиросу и лишь тогда сдержанно сказал:

— Австралиец… Об этом, заметь, тоже ни одна газета не сообщала. Думаешь, почему?

— Почему?

— Где газеты, а где Эдька! — многозначительно ответил Саня.

— А где он? — опять не понял Завьялов.

— Эдька-то?.. В Пурге. Фотокарточки шлепает.

— Фотограф, что ли?

— Он самый.

— И куда он свои миллионы дел? — с интересом спросил Завьялов, опять занося что-то в блокнот.

— Фю-ю-ю!.. — присвистнул Саня, не выпуская из губ дымной папиросы — Не знаешь, куда деть?.. Первым делом, мы гульнули соответственно. Лично у меня дней пять в голове пурга шумела. Заметь, годовой запас спирта с базы выпили… Ну, после уже заходами собирались. Как праздник, мы, конечно, тут как тут: «Простите-извините, просим угостить»… Клавке его не по нраву, а нам чихать. Она бы нас от души вытурила, а нельзя — мы к ней с уважением: «Уважаемая Клава, вас приветствуют друзья»…

— Ну, а остальные деньги? — добивался до истины Завьялов.

— Остальные-то? — Саня на секунду приморщил лоб. — А чего там осталось? Что осталось, по мелочам разошлось… И раздал он, само собой, много…

— Кому раздал? — дотошничал Завьялов.

— А кому хошь? Ты бы в ту минуту подвернулся — ты бери, другой подвернулся — тоже бери. Он мне тогда говорил: «Санька, сколько тебе надо? Сколько надо, столько бери!»

— Взял? — насторожился Завьялов.