Улица вдоль океана - [45]

Начальник милиции, возвращавшийся с обеденного перерыва на работу, равнодушно прошел мимо магазина. Он еще в утренней темноте посетил Матрену на дому, купил пять килограммов окорока, успел отведать в обед изрядный кусок и признал, что свинина хоть и дорога, но куда вкуснее приевшейся за десять лет оленины…

Так Матрена Зинченко стала значительным и уважаемым лицом в поселке. Женщины почитали за должное первыми здороваться с нею.

— Здравствуйте, Матрена Назаровна, — приветствовали они ее, встречаясь. И тише спрашивали — У вас ничего вкусненького не предвидится?

— Доброго здоровьечка, — душевно отзывалась Матрена. — Пока ничего.

— А свининки?.. У вас ведь еще один растет…

— То свинка, — улыбчиво поясняла Матрена. — Я ее на развод держу, на тот год усе з мьясом будете. Ежели — тьфу, тьфу! — хрячок не подвел…

Давно забитый и проданный хрячок не подвел. Летом в зеленой ложбине за поселком резвились на поле и пощипывали травку десять упитанных поросят, а шестеро Матрениных пацанов буцали в той же ложбине в футбол и приглядывали за поросятами, в азарте награждая их ударами тугого мяча.

Как раз в один из таких по-северному ясных дней явилась к Матрене, торговая комиссия поссовета в полном составе из трех человек. Хозяина дома не было (все шоферы возили прибывшее пароходом оборудование на рудник, находящийся далеко в сопках), а хозяйка сидела во дворе на куче лысых шин, возле ямы, из которой валом валил-бурый дым и вырывалось хилое пламя вперемешку с черными хлопьями. Несносно пахло жженой резиной. Члены комиссии вежливо поздоровались, сказали, что пожаловали по важному делу, и полюбопытствовали, для чего это Матрена палит в яме негодные автомобильные покрышки.

— То ж я ледник налаживаю, — охотно объяснила та, поднимаясь навстречу гостям и вытирая чистой тряпицей закоптелое лицо, — А земелька такая, шо дальше метра кирка не берет, пока не оттопишь.

— А зачем вам ледник? — удивились члены комиссии.

— Так корюшка, говорят, вскоростях пойдет. А разве сбережешь на зиму без ледника? — ответила Матрена.

Члены комиссии многозначительно переглянулись, отошли с Матреной в сторонку от чадящей ямы и изложили суть дела. Так, мол, и так, сказали, есть, мол, решение поссовета создать в Пурге подсобное хозяйство. Поскольку с чего-то надо начинать то не продаст ли Матрена Назаровна двух поросят, свинку и кабанчика для разведения в будущем хозяйстве свиного племени. Дело это важное, подчеркнули члены комиссии они надеются, что Матрена Назаровна пойдет им навстречу.

— Почему ж не пойду? — певуче ответила Матрена, — И свинку продам и кабанчика. Только я на них много затрат положила: молочко сухое, картошку сушеную покупала, хлебушек белый…

— А сколько запросите? — спросили члены комиссии.

Матрена стеснительно улыбнулась, прикрыла пушистыми ресницами глаза, вздохнула и смущенно спросила;

— По две тысячи за поросятко, не много будет?

Члены комиссии открыли рты и уставились на Матрену.

— Пускай по тысяче, — кротко сбавила та цену.

— Что вы, Матрена Назаровна!.. — опомнившись, ахнули члены комиссии.

— Ну, по пятьсот, — еще сбавила она цену.

Комиссия разъяснила Матрене, что подобной цены на поросят ни в одном ценнике не значится, что самое большее они могут уплатить за парочку свиней триста рублей, так как куплю ведут не для себя лично, а в общественных интересах и должны руководствоваться государственными расценками. Но Матрена проявила твердость, и комиссия ушла ни с чем.

Однако на другой день члены комиссии явились снова. Обнаружив Матрену на дне просторной ямы, откуда она вышвыривала лопатой твердые комья подтаявшей земли, попросили ее подняться к ним и вручили ей тысячу рублей.

— Ай-яй-яй, а як же ж ваш ценник? — забеспокоилась Матрена, не решаясь принять деньги, которые уже держала в руках. — Он же не позволяет большего платить?

— Мы свои деньги добавили, — строго ответили члены комиссии, после чего пошли за Матреной в ложбину ловить приобретенных, теперь уже не личных, а общественных поросят.

Но все это были мелочи по сравнению с тем событием, что вскоре лишило покоя жителей Пурги.

Никто не знал толком, откуда у Матрены Зинченко взялась курица — рябенькая курочка, домашняя птица, ничуть не похожая ни на крохотных куропаток, изредка появлявшихся в этих местах, ни на гусей-белоголовок, пролетавших иногда крикливыми стаями над поселком. Говорили, будто с этой самой курицей ходил по улице летчик «Аннушки» и спрашивал, где найти Матрену Зинченко. А еще говорили, будто курицу эту ему вручила анадырские летчики, а анадырским — московские, а московским — херсонские, а херсонским принесла какая-то бабуся и слезно просила доставить по воздуху смирную птицу Матрене Зинченко, проживающая в Пурге. Говорили всякое, но факт оставался фактом: курица была, к тому же несушка, причем яички несла каждый день, и не с одним, а с двумя желтками.

И опять все вспомнили, что на свете, кроме магазинного яичного порошка, существуют свежие яйца. В поселке только и разговору было, что об этом.

— Вы слышали о курице?

— Да, еще вчера. Яички с двумя желтками?

— Подумайте, сразу с двумя!

— Неужели приживется?