Улица отчаяния - [35]

— Не-а.

— Ну ладно, попробуем тогда, как ему понравится «Будвайзер».

Еще как понравился. Зам пил его быстрее, чем Макканн, а уж тот-то никак не копуша. Правда, псу было легче — он не перемежал пиво глотками бренди. Мы оставили его на кухне в компании большой миски, куда я вылил три бутылки «буда». А вот теперь меня сильно интересовал вопрос — съел он мою кроссовку или нет.

— Так что, нам тогда лучше не заваливать к тебе двадцать первого, так, что ли? — спросил Макканн.

— Да, лучше вообще-то не надо, — кивнул я. — Хотя ничего такого особенного я не ожидаю. Как-нибудь разберусь.

— Уж ты постарайся.

Макканн допил очередной стакан бренди, с шумом выдохнул и закурил. Я вновь наполнил опустевшие стаканы и пошел отлить. На обратном пути я зацепился глазом за хай-фай-аппаратуру, нагроможденную около кафедры. Утром я не убрал с вертушки диск Тома Уэйтса; сейчас на нем лежало нечто, оказавшееся при ближайшем ознакомлении белесой лепешкой птичьего помета. Перед моим мысленным взором возникла двустволка двенадцатого калибра.

Когда я вернулся, Томми сидел на конце скамейки и чесал у Зама за ушами. Пес заметно покачивался и не сводил глаз с Макканновой сигареты. А вдруг он еще и курит? Только, наверное, не любит с фильтром.

— А нет ли тут чего псу пожрать? — спросил Томми. — Голодный он, наверное. Так что, найдется там чего-нибудь?

— Конечно, найдется. Он как, любит голубей? По стенкам умеет лазать?

— Чего? — вытаращился Томми. Пес встал, потянулся и потрусил в южный трансепт, в общем направлении кухни. — Если так, то ладно. Вряд ли он настолько проголодался.

Я смотрел вслед псу и печально размышлял, где же он будет мочиться. Моя церквуха постепенно превращалась в зоопарк, а ведь я никогда не любил никакой живности.

Собственно говоря, я ничего не имею против животных, но и без них не скучаю, да что там животные, у меня и растений своих отродясь не было. Не такой я, наверное, человек. Инес меня не понимала, вокруг нее всегда было полно зверья, растений и людей; не знаю, может, это потому, что она выросла на ферме. Инес обожала животных, а под конец обожала даже этих своих «броненосиков», смотришь на нее и теряешься — то ли святая, то ли извращенка. Она прекрасно ладила что с людьми, что со зверями, а уж растения, так те в ее обществе росли буквально как сумасшедшие, распускались махровым цветом. Когда мы ездили по гастролям, Инес непременно брала с собой растения — чтобы, как она выражалась, в уборной была более человечная обстановка (знал бы я, что это значит). Ее кошка сопровождала нас по всем Британским островам; на первой же точке европейского турне, в Амстердаме, она подобрала по пути из гостиницы на концерт замызганного черного котенка, три месяца таскала его по всей Европе, а потом, когда мы вернулись в Британию, пришлось полгода выдерживать его на карантине. В самом еще начале, когда мы с ней только-только сошлись, я как-то высказался, что на уровне подсознания я для нее такой себе удобный компромисс — полуживотное, получеловек. Она неподдельно удивилась: человек?

Я вдыхал дым Макканновой сигареты и думал об Инес. Не потому, что она курила, а потому, что я привязался к ней почище, чем к тому курению. И так же трудно бросал. Я все еще о ней думаю. И покурить мне тоже часто хочется, ну что там значит какая-то одна сигарета…

— Слышь, — прервал мои раздумья Томми, — а на что он похож, этот твой Уэйрд?

— А? — очнулся я. — Ну… тихий такой. Очень тихий. Высокий, волосы темные, молчаливый. А зачем ему много разговаривать? И еще он заикается сильно, а такая штука, она ведь тоже не очень к болтовне располагает. А так-то я же его почти не вижу… да и чего мне на него любоваться, платил бы только вовремя, а он так и платит… ну вот, в общем.

— А он что, малость с прибабахом?

— Ну… пожалуй, но только самую малость. — Я сделал вид, что что-то такое вспоминаю. — Ну, скажем, он берет на работу только высоких, которые выше него. Он шесть футов пять дюймов и очень стесняется своего роста. А в обществе длинных ему кажется, что у него вроде и не очень большой рост. Посмотрел бы ты на его шофера, тот еще выше меня, шесть футов восемь. Его девушка и та за шесть футов. А ты что, ну, никогда не видел его снимков?

Я не люблю, когда разговор переходит на Уэйрда, сразу начинаю дергаться. Ведь Томми всего-то и надо, что зайти в пластиночный магазин и взять этот первый альбом, где на обороте снимок нашей команды и я, на голову выше всех остальных, выпучил глаза и лыблюсь, как идиот. Можно ли узнать меня по этой картинке? Надеюсь, что нет, только ведь надежды, они не всегда сбываются. За последние пять лет ко мне ни разу не приставали на улице, ни разу не просили дать автограф, это меня несколько успокаивает, но отнюдь не может служить гарантией на будущее.

Хорошо, что изменилась мода на прически, теперь я выгляжу совсем иначе (если отвлечься от роста, телосложения, дико выпученных глаз…). Раньше у меня была буйная копна длинных, курчавых волос; в частной, так сказать, жизни я распускал их в стиле «афро», а перед выходом на сцену бриолинил, зачесывал назад и завязывал узлом на затылке. А еще я ходил в густой, широкой бороде — отчасти чтобы замаскировать прыщи (они сошли у меня только на третий год артистической карьеры), отчасти чтобы за ней прятаться.