Улица Марата - [9]

Шрифт
Интервал

По тротуару шли две цыганки, одетые в цыганские интернациональные одежды. Одна из них подмигнула мне, и я подмигнул ей в ответ. А она тут же поделилась своим впечатлением со своей старшей сестрой или подругой.

В Москве светило солнце. Вчера на украинско-русской границе шел дождь. Мы вышли из подземки на станции «Баррикадная». Вдалеке маячили сталинские высотки. Купив пива на ход ноги, мы похуячили в направлении рабочих кварталов. Примерно через километр мы вышли на Малую Грузинскую. Мы надеялись застать у Трихомонозовых хоть кого-нибудь дома, ведь мы опоздали на целые сутки.

В московских двориках обычно растут деревья. Поэтому получается, что внутри большого города можно оказаться в дебрянских местах. Здесь, на Малой Грузинской, перед нами раскинулся целый лес. Между деревьями на гипсовой ноге скакал папа Игоря Анатолий.

— Гюнтер! — закричал он.

Мы заключили друг друга в объятья и расцеловались. По дороге он рассказал, что его жена Зинаида и его сын Игорь напрасно прождали нас на вокзале. Он открыл холодильник и указал на огромное количество закупленной жрачки. Это говорило о том, что они готовились к нашему приезду, как к празднику. Теперь мама и сын находись на даче на 101-ом километре от Москвы, отдыхая от фрустрации нашего вчерашнего неприезда. Они вернутся только вначале следующей недели. Это было печально, поскольку Зина была душой всей семьи.

Мы свалили наши шмотки в комнате Игоря, и немного бухнули с Толей, называвшим меня по-русски — «мой друг».

Комната Игоря выглядела по-прежнему. Перед окнами на Малой Грузинской шелестела зеленая и желтая листва. Было начало сентября. Мольберт Игоря был разложен, но на нем ничего не стояло.

Я не нашел ни одной картины в квартире. В Вене мне сказала Лена (Магдалена Дайнхардтштайн), что у Игоря завелась подруга, и поэтому он полностью похерил свое художественное творчество. Лена была фотографиней, объездившей Россию, Киргизию и Узбекистан, и каждый раз останавливавшейся в Москве у Игоря.

Последний раз я жил здесь два года назад. Тогда я прожил здесь целый месяц, оставив семье рабочего приличную сумму за свое питание и ночлег. Если считать по 15 баксов в день, это было 450 $. Тогда курс был 1200 рублей за доллар, теперь же доллар стоил 4500 рублей. Мы договорились, что забашляем на двоих за десять дней 200 баксов.

Вольф залупнулся, считая, что этого дохуища, но я настоял на своем.

Два года назад мне каждый день жарили мясо. В этот раз все несколько изменилось. Семья экономила. Настали тяжелые времена. Русская валюта превратилась в бумажки с нулями, количество которых становилось все больше.

Население боролось за выживание. Раньше в СССР была неплохая социальная система, о чем мне рассказала моя учительница русского языка в советском культурном институте в Вене. Люди получали бесплатные путевки на курорты и бесплатное лечение. Преступность отсутствовала. Социальный упадок сказался на моральном самочувствии народа. Повсюду правил бал доллар. Социальная система накрылась пиздой.

Обливаясь горючими слезами, Толя поведал нам, что Игорь уничтожил все свои картины и выбросил их в помойку. Он перестал косить под Ван Гога. Игорь был натуралистом со светлыми идеалами, как и большинство советских художников, но невозможность продавать работы повергла его в депрессию. В одном французском фильме о Ван Гоге художник жаловался своему брату, который не мог продать его полотна, что даже мусорщики не захотели забирать его картины, которые он выставил на помойку.

Но в квартире Трихомонозовых помойка находилась прямо на кухне, и контейнер мусоропровода молча заглатывал все, что в него кидали, не задавая ненужных вопросов.

У Игоря теперь преобладали другие интересы — его щелка была ему важнее всего. Он хотел жить с ней вместе, но только не здесь.

Местность была удручающей, на лестнице воняло крысами и кошачьим дерьмом. Подъезды никто не убирал. В Санкт-Петербурге было не лучше. Моя знакомая Наташа с улицы Марата утверждала, что при Советской власти все было не так.

Для западного человека это казалось дикостью. В наших газетах о России писали только гадости. Конечно, почему люди должны убирать, если у них нет денег? Дворников здесь нет, по крайней мере, я их не видел, но при этом на подъездах устанавливаются современные домофоны.

У Трихомонозовых появился новый большой телевизор. Я слышал в Вене от Лены, что Игорь теперь работает дизайнером и нормально зарабатывает. Зина рассказывала с гордостью, что маленькие девочки в школе, где он преподавал рисование, не хотели его отпускать, но он встретил 22-летнюю, поэтому 8-летние его больше не интересовали.

Я не могу вспомнить точно, поскольку мы бухали несколько дней напропалую, когда я набрал номер Тани. Было ли это в первый же день нашего приезда, или в один из последующих.

— Таня? Где Таня? You give me Tanya!

— Гюнтер, разве вы ничего не знаете? — у телефона был ее

16-летний сын Миша.

— Нет. А что случилось? Я ничего не знаю.

— Гюнтер, позвонипt Изабелле, я сейчас скажу ее номер.

Я позвонил Изабелле, свободно лопотавшей по-немецки, которая оказалась подругой Тани. Спешу объясниться. Вот уже больше месяца, как у меня не было контакта с самым важным для меня человеком в Москве — Таней, первой первой женщиной в мире, познакомившей меня с русской культурой на физиологическом уровне. Прежде я знал лишь имена Достоевского и Тарковского, а Сибирь видел только на карте. От Москвы до Владивостока необходимо ехать неделю на поезде.


Рекомендуем почитать
Колючий мед

Журналистка Эбба Линдквист переживает личностный кризис – она, специалист по семейным отношениям, образцовая жена и мать, поддается влечению к вновь возникшему в ее жизни кумиру юности, некогда популярному рок-музыканту. Ради него она бросает все, чего достигла за эти годы и что так яро отстаивала. Но отношения с человеком, чья жизненная позиция слишком сильно отличается от того, к чему она привыкла, не складываются гармонично. Доходит до того, что Эббе приходится посещать психотерапевта. И тут она получает заказ – написать статью об отношениях в длиною в жизнь.


Неделя жизни

Истории о том, как жизнь становится смертью и как после смерти все только начинается. Перерождение во всех его немыслимых формах. Черный юмор и бесконечная надежда.


Белый цвет синего моря

Рассказ о том, как прогулка по морскому побережью превращается в жизненный путь.


Осколки господина О

Однажды окружающий мир начинает рушиться. Незнакомые места и странные персонажи вытесняют привычную реальность. Страх поглощает и очень хочется вернуться к привычной жизни. Но есть ли куда возвращаться?


Возвращение

Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.


Огненные зори

Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.