Улица Марата - [9]
По тротуару шли две цыганки, одетые в цыганские интернациональные одежды. Одна из них подмигнула мне, и я подмигнул ей в ответ. А она тут же поделилась своим впечатлением со своей старшей сестрой или подругой.
В Москве светило солнце. Вчера на украинско-русской границе шел дождь. Мы вышли из подземки на станции «Баррикадная». Вдалеке маячили сталинские высотки. Купив пива на ход ноги, мы похуячили в направлении рабочих кварталов. Примерно через километр мы вышли на Малую Грузинскую. Мы надеялись застать у Трихомонозовых хоть кого-нибудь дома, ведь мы опоздали на целые сутки.
В московских двориках обычно растут деревья. Поэтому получается, что внутри большого города можно оказаться в дебрянских местах. Здесь, на Малой Грузинской, перед нами раскинулся целый лес. Между деревьями на гипсовой ноге скакал папа Игоря Анатолий.
— Гюнтер! — закричал он.
Мы заключили друг друга в объятья и расцеловались. По дороге он рассказал, что его жена Зинаида и его сын Игорь напрасно прождали нас на вокзале. Он открыл холодильник и указал на огромное количество закупленной жрачки. Это говорило о том, что они готовились к нашему приезду, как к празднику. Теперь мама и сын находись на даче на 101-ом километре от Москвы, отдыхая от фрустрации нашего вчерашнего неприезда. Они вернутся только вначале следующей недели. Это было печально, поскольку Зина была душой всей семьи.
Мы свалили наши шмотки в комнате Игоря, и немного бухнули с Толей, называвшим меня по-русски — «мой друг».
Комната Игоря выглядела по-прежнему. Перед окнами на Малой Грузинской шелестела зеленая и желтая листва. Было начало сентября. Мольберт Игоря был разложен, но на нем ничего не стояло.
Я не нашел ни одной картины в квартире. В Вене мне сказала Лена (Магдалена Дайнхардтштайн), что у Игоря завелась подруга, и поэтому он полностью похерил свое художественное творчество. Лена была фотографиней, объездившей Россию, Киргизию и Узбекистан, и каждый раз останавливавшейся в Москве у Игоря.
Последний раз я жил здесь два года назад. Тогда я прожил здесь целый месяц, оставив семье рабочего приличную сумму за свое питание и ночлег. Если считать по 15 баксов в день, это было 450 $. Тогда курс был 1200 рублей за доллар, теперь же доллар стоил 4500 рублей. Мы договорились, что забашляем на двоих за десять дней 200 баксов.
Вольф залупнулся, считая, что этого дохуища, но я настоял на своем.
Два года назад мне каждый день жарили мясо. В этот раз все несколько изменилось. Семья экономила. Настали тяжелые времена. Русская валюта превратилась в бумажки с нулями, количество которых становилось все больше.
Население боролось за выживание. Раньше в СССР была неплохая социальная система, о чем мне рассказала моя учительница русского языка в советском культурном институте в Вене. Люди получали бесплатные путевки на курорты и бесплатное лечение. Преступность отсутствовала. Социальный упадок сказался на моральном самочувствии народа. Повсюду правил бал доллар. Социальная система накрылась пиздой.
Обливаясь горючими слезами, Толя поведал нам, что Игорь уничтожил все свои картины и выбросил их в помойку. Он перестал косить под Ван Гога. Игорь был натуралистом со светлыми идеалами, как и большинство советских художников, но невозможность продавать работы повергла его в депрессию. В одном французском фильме о Ван Гоге художник жаловался своему брату, который не мог продать его полотна, что даже мусорщики не захотели забирать его картины, которые он выставил на помойку.
Но в квартире Трихомонозовых помойка находилась прямо на кухне, и контейнер мусоропровода молча заглатывал все, что в него кидали, не задавая ненужных вопросов.
У Игоря теперь преобладали другие интересы — его щелка была ему важнее всего. Он хотел жить с ней вместе, но только не здесь.
Местность была удручающей, на лестнице воняло крысами и кошачьим дерьмом. Подъезды никто не убирал. В Санкт-Петербурге было не лучше. Моя знакомая Наташа с улицы Марата утверждала, что при Советской власти все было не так.
Для западного человека это казалось дикостью. В наших газетах о России писали только гадости. Конечно, почему люди должны убирать, если у них нет денег? Дворников здесь нет, по крайней мере, я их не видел, но при этом на подъездах устанавливаются современные домофоны.
У Трихомонозовых появился новый большой телевизор. Я слышал в Вене от Лены, что Игорь теперь работает дизайнером и нормально зарабатывает. Зина рассказывала с гордостью, что маленькие девочки в школе, где он преподавал рисование, не хотели его отпускать, но он встретил 22-летнюю, поэтому 8-летние его больше не интересовали.
Я не могу вспомнить точно, поскольку мы бухали несколько дней напропалую, когда я набрал номер Тани. Было ли это в первый же день нашего приезда, или в один из последующих.
— Таня? Где Таня? You give me Tanya!
— Гюнтер, разве вы ничего не знаете? — у телефона был ее
16-летний сын Миша.
— Нет. А что случилось? Я ничего не знаю.
— Гюнтер, позвонипt Изабелле, я сейчас скажу ее номер.
Я позвонил Изабелле, свободно лопотавшей по-немецки, которая оказалась подругой Тани. Спешу объясниться. Вот уже больше месяца, как у меня не было контакта с самым важным для меня человеком в Москве — Таней, первой первой женщиной в мире, познакомившей меня с русской культурой на физиологическом уровне. Прежде я знал лишь имена Достоевского и Тарковского, а Сибирь видел только на карте. От Москвы до Владивостока необходимо ехать неделю на поезде.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.