Улица Королевы Вильгельмины: Повесть о странностях времени - [29]

Как-то подполковник Гуркин пригласил нас с Зоей на премьерный спектакль в Венгерскую оперу — балет Делиба «Коппелия». Я мог бы и отказаться, Гуркин знал, как много мне приходится работать именно по вечерам. Но Зоя, большая любительница музыкальных представлений, мягко, но непоколебимо заставила меня отказаться от запланированной на тот вечер привычной беготни по молодежным клубам и отправиться с ней на «Коппелию».

Я был просто потрясен увиденным. Сделать из магической сказки Гофмана такое феерическое, комическое и одновременно трагическое зрелище мог только очень талантливый режиссер. Ну а прима-балерина, танцевавшая Коппелию, привела меня в полный восторг. Так изобразить сначала неуклюжую, руки-ноги на шарнирах, бездушную куклу и постепенно, незаметно перейти на страстный, неукротимый, прямо-таки сверх всяких человеческих возможностей огневой танец! Я аплодировал до боли в ладонях. Зое тоже очень понравилось. А Гуркин смотрел на нас обоих и загадочно улыбался.

Почему, интересно?

После представления мы пошли, как обычно, к нашей «шкоде», а Гуркин отлучился, как он сказал, ненадолго, и попросил обождать его в машине.

Вернулся он не один, а в сопровождении высокой, улыбающейся, очень приятной на вид девушки, моей ровесницы, ну, может быть, чуть постарше.

— Знакомьтесь, — сказал он по-немецки. — Мелинда Оттрубаи, она же Коппелия. Прима-балерина Венгерской оперы. Я пригласил ее к нам поужинать, и она любезно согласилась.

В столовой оказалось, что многие наши ее знают и любят. Тянулись к ней с поздравлениями, жали руку. Даже старенький, разваливавшийся на ходу дед Болгар, профессор, бывший посол первой Венгерской советской республики в Вене, сидевший у нас на переводах документов, имевших важное историческое значение, приковылял к ней на своих полусогнутых и весьма галантно поцеловал руку, вызвав спазматические гримасы своей жены Олы, которая ревновала лысоватенького старичка даже к женским персонажам из исторических архивов.

Мелинда села с нами за большой стол, но есть категорически отказалась:

— Простите меня, господа, простите! Дело в том, что я никогда не ужинаю. При моем роде занятий это так же противопоказано, как больным несварением желудка.

— Но есть ведь хочется? Вы потратили столько энергии.

— Ох как хочется! — рассмеялась Мелинда. — Я бы сейчас уплела в одиночку целого поросенка. Но я знаю также, что значит «нельзя». Если я завтра на репетиции окажусь на пять граммов тяжелее нормы, балетмейстер меня удушит собственными руками. Вы же видите, какая я корпулентная. Стоит мне прибавить еще самую малость, и никакой партнер не сможет поднять меня на руки. Нет, нет, нет, извините!

Она говорила все это с такой подкупающей искренностью, с таким непринужденным юмором, сама посмеиваясь над собой, что мы все сразу ощутили — своя!

После ужина Мелинда еще долго болтала с нами и с явным сожалением попрощалась, когда настала все-таки пора уезжать.

Отвез ее домой, разумеется, на «шкоде» сам подполковник Гуркин.

Так состоялось наше знакомство с прима-балериной Мелиндой Оттрубаи, самой талантливой, самой перспективной из балетной труппы Венгерской оперы.

— Знаете, как ее зовут в опере? «Дьенерю Мелинда», — сказал утром на завтраке, где только о ней и было разговору, подполковник Гуркин. — Старший лейтенант, вы же можете перевести.

— Конечно. «Прекрасная Мелинда».

После этого Мелинда у нас долго не появлялась. Хотя сотрудники отделения, включая меланхоличного и неулыбчивого майора Чабана, упрашивали Гуркина привезти ее еще.

— Она сейчас занята, готовится новая постановка, Вот освободится немного, скажем, после премьерного спектакля, можно будет и пригласить.

И вдруг мы, совершенно обескураженные, узнаем, что Мелинда все-таки иногда бывает в отделении.

Шила, как говорится, в мешке не утаишь. Игнат, шофер со «шкоды», хоть и солидный и совсем не трепливый человек, может изредка проговориться своим коллегам по баранке.

Оказалось, что Мелинду уже три или четыре раза «шкода» привозила прямо к Гуркину, на «хозяйскую половину», которая размещалась над его кабинетом и состояла из почти таких же внушительных размеров спальни и небольшого будуара с канапе, куда бывший владелец дома — граф — выселял на ночь из общей почивальни свою весьма и весьма пьющую графиню Клару, когда она наливалась до чертиков. Кроме того, там, на «хозяйской половине», была еще просторная ванная комната и прочие удобства, а вел туда из галереи над холлом отдельный ход.

Вот сюда и поднималась тайком прекрасная Мелинда.

Пересудов по этому поводу у сотрудников отделения особых не было. Грехи и грешки водились почти за каждым. И вообще смешно думать, что здоровые мужики, лишенные своих законных жен, которых не выпускали к ним из Союза, будут вести себя здесь, в достаточно вольнодумной в некоторых отношениях стране, как монахи.

Не понравилось только офицерам, что исчезло с общего стола наше доппайковое печенье, которое прежде всегда лежало в вазочках, и каждый брал себе к чаю сколько нужно. Правда, вместо печенья теперь подавались венгерские сладости «погачи». Но вот взыграло же чувство попранной справедливости. Положено печенье — отдай!