Улица Франсуа Вийона - [8]

Поиски прекратились внезапно - еще до того, как он сказал себе: ладно, что есть, то есть. Люди поддерживали его своими телами, как дельфины поддерживают теряющего равновесие сородича, и ему оставалось только одно - своевременно переставлять ноги, следуя ритму этих людей.

- Покой, покой, покой, - доносилось извне, он прислушивался к этому слову, которое росло стремительно, как белый шар, летящий из глубины немого экрана на зрителя, но тут же, вслед за ним, безо всякой последовательности и связи, прозвучали другие слова - тебя от тебя.

- Не понимаю, - успел он сказать, - ничего не понимаю.

Но в этих последних его словах уже не было правды, потому что одновременно с ними он произнес другие слова: защищает тебя от тебя. А потом, когда, по нелепой инерции самообмана, возник дурацкий вопрос - кого от кого? - он очень ясно и спокойно объяснил себе:

- Защищают меня от меня.

Теперь, после этих слов, вернулось прежнее чувство отчуждения: не только людей, которые окружали его, но и самого себя он рассматривал со стороны и, совершенно уже непонятно, вроде бы пытался даже протянуть самому себе руку, хотя отчетливо сознавал, что за эту руку, как и за всякую другую, ухватиться невозможно. Именно это - невозможность ухватиться за протянутую руку, а не отсутствие дружеских рук - и было самым тягостным.

Контакт с людьми, который только что, с минуту еще назад, был для него источником праны, энергии жизни, исчез мгновенно, как будто кто-то выключил рубильник или оборвал невидимые провода.

Не было ни отчаяния, ни удивления, ни боли - ничего, что давало бы ощущение исключительности положения или его ненормальности. Он видел бесконечную уходившую за горизонт дорогу, усеянную многоцветными человеческими головами, которые жили, казалось, своей, отдельной от человеческих тел, жизнью. Он видел подсвеченные изнутри стеклянные дома, ограждавшие с обеих сторон эту дорогу. Он видел густые, как Млечный Путь, скопления красных огней. И все это было бесконечно далеко, недосягаемо далеко. И все это было ненужное.

Когда по пути встречались открытые двери, он отмечал про себя: магазин, магазин, кафе, кино, аптека, салон, кафе. Люди заходили и выходили в эти двери, люди громко разговаривали и смеялись - он слышал их голоса, но все это, тридцать лет кряду откладывавшееся в его памяти как незыблемое, тоже стало ненужным. Не просто ненужным, но и бессмысленным.

Нет, возразил он себе, это нужно людям, но возражение прозвучало как адресованные кому-то стороннему слова незнакомого языка, к которым нет нужды прислушиваться.

А прежде, вспомнил он, это было нужно и ему, и он тысячи раз заходил туда. Однако почему это в самом деле было необходимо - заходить туда, - теперь он не мог понять, хотя не стоило никакого труда проделать в памяти снова каждый тогдашний свой шаг.

- Люди, - повторил он, - дают мне энергию жизни, которая защищает меня от меня. Но я сейчас не могу принять эту их энергию, я не могу сделать ее своей. Почему?

- Потому, - донеслось извне, - что тобою овладело одиночество.

- А не наоборот: одиночество потому, что я не могу принять эту энергию людей? - спросил он.

Ответа не было.

Он видел голую, бурую от июльского солнца землю. Земля пахла выжженной травой и еще чем-то нестерпимо сухим и едким, как на пожарище. Ему хотелось броситься на эту землю, обнять ее, крошить и погружать в это крошево руки, хотелось жевать, чтобы дать ей, пересохшей, влагу и взять у нее ее горечь и соль.

Он сделал рывок, чтобы броситься на эту бурую землю, которая лежала теперь перед ним, но люди удержали его от падения своими телами, и он опять увидел дорогу, усеянную многоцветными человеческими головами, - дорогу, которая была улицей города.

- Площадь Луны, - сказал мальчик. - Мама, почему площадь Луны?

Он услышал свой голос, но рядом были мальчик и женщина мать этого мальчика. Женщина объяснила, почему именно площадь Луны. Женщина дала точно такое объяснение, какое двадцать пять лет назад дала ему его мать.

- А площадь Солнца может быть? - спросил мальчик.

Женщина сказала, да, может, но при этом добавила, что основания для такого наименования должны быть другими, нежели в случае с Луной, потому что освоить Солнце, горячую звезду, как освоена Луна, холодное тело, люди не могут.

- Ты понял, Тим? - спросила женщина.

- Да, - сказал мальчик, - понял: Солнце - это плазма и раскаленные газы, а Луна - твердое тело, по которому можно ходить, как по земле.

- Правильно, - одобрила мальчика его мать. - А интересно, Тим, с какой бы ты буквы написал в данном случае слово "земля?"

Тим сказал, что можно с большой, но можно и с маленькой в зависимости от того, что имеется в виду: небесное тело с собственным именем или просто твердое вещество.

- Правильно, - кивнула женщина и предложила Тиму сходить в кафе "Атлантида", где лучшее в городе фирменное мороженое.

Четверть века назад мать тоже водила его, когда бывала очень довольна им, в кафе "Атлантида", где лучшее фирменное мороженое.

Тогда это ему очень нравилось, потому что в кафе "Атлантида", кроме невероятно вкусного мороженого, был еще и плавательный бассейн для детей, над которым поздно вечером, когда городское небо уже усыпали звезды, висело искусственное, очень похожее на всамделишное, солнце. Может-быть, думал он, этот бассейн с его почти настоящим солнцем и придавал тамошнему фирменному мороженому его особый вкус.