Улица Чехова, 12 - [12]

В последние годы М. Ф. Орлов мог бывать у В. П. Бот­кина (Петроверигский пер., 4), наверняка бывал у поэ­та Е. А. Баратынского, сначала в Большом Чернышев­ском переулке (ул. Станкевича, 6) в доме родителей его жены Энгельгардтов близ старинной церкви Малого Вознесения, сохранившейся с XVI века до наших дней, а затем на Спиридоновке (ул. Алексея Толстого, 14—16, дом не сохранился).

По возвращении в Москву Орлов дружен был с круп­нейшим врачом М. Я. Мудровым, жившим на Прес­ненских прудах, на Прудовой улице (Дружинников­ская ул., 11, дом не сохранился), который оказывал помощь А. Г. Муравьевой, последовавшей за мужем-де­кабристом в Сибирь, посылая ей медикаменты для боль­ницы в Чите. Но общение их было недолгим: в 1831 го­ду Мудрова вызвали в Петербург для борьбы с эпиде­мией холеры, и там, как начертано на его могильной плите, он пал «от оной жертвой своего усердия».

Так проходили годы. Но за всей вроде бы бурной жизнью Михаила Федоровича стояла тень правительст­венной опалы и полицейского надзора, с одной стороны, и тень отчужденности, непонимания, а порой и осуж­дения — с другой: родственников и друзей казненных или гниющих в сибирских рудниках декабристов. Се­годня, с дистанции полутора столетий, мы можем с го­речью понять, сколь тяжким было положение Михаила Федоровича, но современники видели это не всегда.

В 1841—1842 годах он серьезно болел. Герцен, на­вестивший Орлова, в январе 1841 года писал: «Он уга­сал. Болезненное выражение, задумчивость и какая-то новая угловатость лица поразили меня; он был печален, чувствовал свое разрушение, знал расстройство дел — и не видел выхода...»

19 марта 1842 года Михаил Федорович Орлов скон­чался. Домашний архив Орлова был немедленно опечатан московским обер-полицеймейстером Цынским, который оставил семейные и денежные бумаги, а осталь­ные отправил в Петербург, в III отделение Бенкендор­фу. Сохранился «Краткий разбор рукописных сочине­ний, найденных в кабинете генерал-майора Орлова пос­ле его смерти» за подписями Бенкендорфа и генерал-майора Дубельта, содержащий перечень бумаг с крат­кой характеристикой каждой.

С. П. Шевырев написал некролог об Орлове, который был высоко оценен Чаадаевым, однако статью не про­пустила цензура. По этому поводу А. И. Тургенев писал П. А. Вяземскому: «Здесь, как слышно, болярин-цензор, не пропустив статью Шевырева, назвал Михаила Орло­ва каторжным». В результате чуть ли не единственным откликом на кончину Орлова в прессе было небольшое сообщение в «Бюллетене» Московского общества испы­тателей природы.

Узнав о смерти Орлова, Герцен, находившийся в новгородской ссылке, сделал 25 марта в своем дневнике такую запись: «Вчера получил весть о кончине Миха­ила Федоровича Орлова. Горе и пуще бездейственная косность подъедает геркулесовские силы, он верно про­жил бы еще лет 25 при других обстоятельствах. Жаль его... С моей стороны я посылаю за ним в могилу искрен­ний и горький вздох; несчастное существование оттого только, что случай хотел, чтобы он родился в эту эпоху и в этой стране».

Михаил Федорович Орлов похоронен на старом Но­водевичьем кладбище, у Смоленского собора, рядом с Екатериной Николаевной, пережившей его на сорок три года. На полированной черной гранитной плите выбита надпись: «Генерал-майор Михаил Федорович Орлов. Ро­дился 25 марта 1788 года. 19 марта 1814 года заклю­чил условие сдачи Парижа, Скончался 19 марта 1842 года».

ШКОЛА ИСКУССТВ

Часто в жизни и в истории все оказывается теснейшим образом переплетено, образуя причудливые, порой нео­жиданные связи, пересекаясь в совершенно непредска­зуемой точке. Михаил Федорович Орлов, стоявший у ис­токов московского художественного образования, есте­ственно, не мог знать того, что сегодня известно нам: дом, где он руководил делами Художественного класса, два десятилетия спустя станет адресом рисовальной школы, представляющей еще одну ветвь подготовки ри­совальщиков. Речь идет о прикладном направлении. Если из класса, созданного Орловым и его единомыш­ленниками, вырастет Училище живописи и ваяния, то эта рисовальная школа станет составной частью худо­жественно-промышленного училища, прародителя сего­дняшнего московского вуза, по традиции часто называе­мого Строгановкой.

В роковом 1825 году, незадолго до восстания декаб­ристов, граф Сергей Григорьевич Строганов открыл в Москве рисовальную школу. Род Строгановых, один из богатейших в России, имел давние связи с развитием искусства, многие Строгановы были обладателями об­ширных коллекций картин и предметов искусства, бо­гатейших библиотек.

С. Г. Строганов, предполагая открыть школу на соб­ственные средства, мыслил ее бесплатной и, что осо­бенно важно, желал видеть в числе ее учеников кре­постных: «Сие заведение имеет целью ремесленников, подмастерьев, мальчиков и детей бедных родителей (свободного и крепостного состояния), без всякой со стороны их платы, обучить начальным правилам прак­тической Геометрии, Архитектуры и разным родам рисования».

«Школа рисования в отношении к искусствам и ремеслам» начала работу осенью 1825 года в доме на Мяс­ницкой (ул. Кирова, 43) — замечательном творении ар­хитектора Ф. И. Кампорези,— выстроенном в конце XVIII века. По списку учеников, переведенных во вто­рой класс в 1826 году, можно подсчитать, что из 34 уче­ников семеро были крепостными, большинство предназ­началось к живописному, столярному, футлярному и пе­реплетному ремеслам.