Улети на небо - [30]

Далее последовало предательство совета министров. Правительство потребовал от Колчака передачи власти Деникину и в этом ультимативном требовании содержался заведомый подлог: на самом деле в предварительных переговорах речь шла только о преемственности власти, а не о смещении. Иркутск и его пригороды, между тем, уже горели в огне восстаний, и министры пытались спасти свои шкуры, прикрываясь адмиралом. Его просто отдавали на заклание.

Колчак решил уходить в сторону монгольской границы, до которой от Нижнеудинска было всего двести пятьдесят верст. Он хорошо понимал, что прорываться придется с боями, но у него был конвой численностью в пять сотен отборных бойцов и офицеров, и в случае умелых действий имелись все основания надеяться, что уйти удастся. Собрав командиров конвоя в штабном вагоне, Верховный объявил им о своих намерениях и предложил готовиться к рейду, оговорив, однако, право всех желающих покинуть его.

Утром следующего дня конвойный эшелон был пуст. Возле адмирала осталось только несколько верных офицеров.

В полдень прибыл генерал Жанен с письменной директивой союзного командования об охране и беспрепятственном продвижении адмирала в любом направлении согласно его желаниям. Своею офицерскою честью генерал заверил Колчака в добрых чувствах и благорасположении, дав ему гарантии полной безопасности. Но в директиве союзников, которая была официальным документом, имелась включенная в текст по настоянию Жанена фраза «если окажется возможным».

И эта фраза говорила о многом.

Эшелон Колчака под охраной, а лучше сказать, под арестом чехов в тот же день выехал в Иркутск. По прибытии адмирал узнал, что власть в городе принадлежит эсеро-меньшевистскому Политцентру, который сотрудничал с большевиками, а все представители союзных миссий накануне покинули город.

Генерал Сыровой в лихорадке и панике делал все, чтобы пробить движение своих эшелонов на восток, и не остановился даже перед прямым предательством: когда войска атамана Семенова шли на помощь погибающему иркутскому гарнизону, обещал им всемерную поддержку, а потом — чтобы не мешали — способствовал их захвату и пленению. Взбешенный атаман пригрозил обстрелять поезд генерала тяжелой артиллерией, если тот не передаст ему пленных семеновцев и Колчака. Семеновцев Сыровой отпустил, адмирала отпустить побоялся, даже и под дулами артиллерийских орудий.

Судьба Колчака решалась в долгих и трудных переговорах между Политцентром и чехами. Большевики с позиции силы жестко гнули свою линию, угрожая чехам в случае невыдачи адмирала и золотого запаса полностью перекрыть пути эвакуации. Чехи метались. Их эшелоны с награбленным на необъятных просторах России добром растянулись на сотни верст от Красноярска до Иркутска, земля и железнодорожные пути горели у них под ногами. Красные пригрозили в случае невыполнения их требований взорвать байкальские береговые тоннели, служившие проходами в сторону Приморья, — иных путей просто не было. В конце концов переговоры зашли в тупик: большевики злобствовали и продолжали гнуть свою линию, союзники же пытались уйти от ответственности и одновременно сохранить лицо.

Смертный приговор себе Колчак подписал тогда, когда сказал Жанену, что не верит ему и скорее отдаст золото большевикам, чем союзникам. После этого заявления, сделанного в сердцах, генерал стал интересовать и Жанена, и Сырового лишь как заложник, которого можно выгодно обменять или продать.

И его продали.

Переговоров больше не было. Остались только требования, одни только требования.

Штаб генерала Жанена был полон разномастными людьми, все разговаривали на повышенных тонах. Большевики продолжали давить на Политцентр, угрожая репрессиями, эсеры и меньшевики, краснея, бледнея и отводя глаза, требовали у Жанена и Сырового выдачи адмирала и золотого запаса, те же, в свою очередь, просили гарантий. В итоге позорная сделка была заключена. Напоследок Жанен просил Сырового передать Колчака только после отъезда союзных миссий, что Сыровой и исполнил: 14 января Жанен покинул Иркутск, 15-го адмирал был передан Политцентру.

Глубокой ночью на иркутский вокзал прибыл заместитель командующего войсками Политцентра Нестеров в сопровождении конвоя рабоче-крестьянских дружин и чешского поручика Штепанека. Нестеров, Штепанек и несколько человек сопровождающих поднялись в вагон адмирала. В просторном вагоне, уставленном салонной мебелью, сидел на кожаном диване Колчак, рядом — его подруга Тимирева, поодаль — премьер-министр Пепеляев и несколько офицеров. Штепанек, смущенно покашляв в кулак, на очень искаженном русском языке объявил адмиралу, что согласно приказу генерала Жанена он передается местным властям.

Последние слова поручика увязли в страшной зловещей тишине.

Адмирал молчал.

Молчали офицеры.

Молчал рабочий конвой.

«Ночь только началась, — в отчаянии сказал Колчак, вставая, — и петух не пропел еще трижды! Так вот же она, цена обещаний генерала Жанена!»

Все в страхе смотрели на адмирала.

Штепанек пробормотал: «Собирайтесь…» — и стыдливо опустил глаза в пол.

Через несколько минут на железнодорожные пути вывели адмирала и премьера Пепеляева; подруга Колчака также вышла, изъявив желание следовать за арестованными, офицеры остались в вагоне.