Улети на небо - [21]
Каппель тяжело поднял голову: «Что ж, Сергей Николаевич, по-иному вы не могли поступить…».
Через пару дней, уже под Новониколаевском, стало известно о бунте Барабинского полка, командир которого, полковник Ивакин, пытался арестовать Войцеховского. На станции возникла перестрелка, свои стреляли в своих, и только вмешательство поляков остановило междоусобицу. Ивакин бежал, но был застрелен в узких пристанционных тупиках между хвостами застрявших эшелонов.
Весь Новониколаевский вокзал и даже дома в городе были оклеены листовками, комментирующими убийство Гривина. Листовки были изданы генералом Сахаровым и на всех мало-мальски мыслящих людей производили гнетущее впечатление. Каппель пребывал в самом тяжелом расположении духа и отзывался о листовках в том смысле, что они чрезвычайно вредны, поскольку трактуют случившееся несчастье как событие, которое дисциплинирует армию. Дисциплинирует или нет, но эту трагедию, считал он, не следует афишировать, ибо она, напротив, может послужить лишь делу разобщения и раскола.
Между тем раскол преследовал Белую гвардию по всем направлениям. Мало было неудач на фронте и проблем со снабжением, мало было того, что тиф косил отступающие части, а мороз вымораживал целые отряды еще совсем недавно боеспособных частей, — нужна была еще бесконечная борьба за лидерство, беспрестанное возникновение и падение правительств, министерская чехарда, лихорадочный поиск возможностей урвать что-то лично для себя, политическая торговля с применением силы или шантажа; вдобавок в дело постоянно влезали союзники, что-то диктовали, чего-то требовали, преследуя, конечно же, свои собственные интересы. И не было этому конца…
На другой день после убийства Ивакина Каппель прибыл на станцию Тайга, где, к своему удивлению, обнаружил плотное оцепление вокруг эшелона генерала Сахарова. Вскоре выяснилось, что Сахаров арестован молодым генералом Пепеляевым. Отыскав салон-вагон генерала, Каппель поднялся наверх. Разговор сразу принял резкий характер. Пепеляев принялся обвинять Сахарова во всех смертных грехах, главными из них почитая позорную и бесславную сдачу Омска, все ужасы и беззакония, творимые вдоль линии железной дороги, на всем протяжении путей отступления Белой армии. Пепеляев грохотал, требуя немедленного суда над Сахаровым. Каппель резко возражал: «Как можете вы, молодой еще человек, поднимать руку на своего командующего? Кто дал вам на это право? Какой пример вы подаете войскам? Сегодня вы позволили себе применение силы против своего командира, а завтра наученные вами подчиненные поднимут на штыки вас! Вы что себе позволяете? Только Колчак может дать санкцию на арест генерала!» «Так добейтесь такой санкции как преемник Сахарова, — запальчиво вскричал Пепеляев, — и знайте, что я уже направил Верховному ультиматум. Чтобы вы уж хорошенько осознали сложившуюся ситуацию, доложу вам: я потребовал от Колчака не только ареста Сахарова и расследования его преступных деяний, но и созыва Сибирского Земского собора! И пусть Колчак не уповает на свой конвой, я и его арестую в случае необходимости!» «Вы с ума сошли! — потерянно сказал Каппель. — Немедленно снимите оцепление!».
Дело могло кончиться мятежом, но положение спас явившийся как раз в Тайгу родной брат Пепеляева, который был премьером правительства Колчака. В итоге Сахарова официально и окончательно отстранили от должности и уже согласно приказу Колчака отправили на следствие в Иркутск…
Полковник чувствовал слабость и легкое головокружение; прикрывая глаза, он видел странные путаные картины, словно сидел в харбинском кинотеатре и смотрел на замызганное полотно экрана: вот Народная армия выходит стройными рядами на какой-то плац, браво марширует… и пласты тяжелого зноя лениво перемещаются над головами солдат… полковник вглядывается в колеблемый ветром грязный экран, в поцарапанное, выцветшее изображение, и до него доходит, что армия идет по африканской саванне… синяя пыль клубится над воинами… они ломают строй и разбредаются по красно-желтой земле… за плечами у них — волосяные сачки… а где же винтовки? Чем мы будем воевать? Но солдаты не собираются воевать, они берут в руки сачки и принимаются ловить насекомых, которые перемещаются по саванне роями, колониями …Тут начинает дуть обжигающий морозом ветер, и в самую гущу армии врывается бронепоезд, который лупит из всех орудий. Солдаты беспорядочно мечутся, их фигуры накрывает метель, а бронепоезд все продолжает палить… экран становится пустым, безлюдным, и тьма наваливается на полковника…
В окно снова вползают харбинские сумерки. Нет спасения от прошлого, нет спасения от бессмысленной жизни, прожитой ради страха и раскаяния, ради горьких сожалений о несбывшихся надеждах. Что радовало его на бесконечном пути? Военные победы, радость узнавания нового, научные открытия? Женщины, изысканная еда, вино? Опиум? Только опиум… Только опиум… Военные победы не привели к победе, учеба оказалась пустой тратой времени, а научные результаты можно признать никчемными… Еда и вино давно не нужны, они утонули в опиумном дыму… Женщины… единственное, что могло бы держать в жизни… но ледяные верховья Кана много лет назад отобрали у него все, выморозив не только душу, но и тело… и остался у него лишь опиум, только его сладостное участие, его незабываемая греза, его помощь и поддержка…
Действие повести «Два солдата из стройбата» происходит в Советской Армии в 1976 году – в самый расцвет эпохи застоя. Заложенное в самой системе воспитания скотское отношение к советскому солдату расцветает в казарме махровым цветом, но ему противостоит нечто духовное, заложенное в одном из солдат: слабое физически, но весьма сильное нравственно. Издевательства и унижения не могут превратить этого человека в опустившееся существо, а напротив, закаляют его нравственно, делают его сильнее.Повесть «Два солдата из стройбата» талантливого современного писателя Владимира Лидского получила премию Республиканского литературного конкурса «Арча» в 2013 году и попала в шорт-лист международного литературного конкурса «Open Central Asia Book Forum and Literature Festival 2012».События почти сорокалетней давности, описанные в книге, не трудно спроецировать на нашу современность.
«Русский садизм» Владимира Лидского — эпическое полотно о русской истории начала XX века. Бескомпромиссная фактичность документа соединяется в этом романе с точным чувством языка: каждая глава написана своим уникальным стилем.Гражданская война и установление Советской власти до сих пор остаются одной из самых темных, самых будоражащих страниц нашей истории. «Русский садизм» претендует на то, чтобы закрыть эту тему, — и именно поэтому книга вызовет волну споров и поток критики.Роман еще в рукописи вошел в длинный список премии «Национальный бестселлер».
Жизнь и судьба человека в России дика и отчаянна даже в цивилизованные времена. Артем, потомок татарского князя Леванта, эсера-бомбиста, правой руки Евно Азефа, совсем не похож на своего деда. Но кровь – не водица, возможно, она просто спит до времени в жилах, чтобы однажды хлынуть бурным потоком и смести всё на своем пути…
«Избиение младенцев» – это роман о судьбе российских кадетов, на долю которых выпали испытания революции и Гражданской войны. Участвуя в военных катаклизмах, подвергаясь репрессиям и преследованиям, побеждая в нравственных сражениях, герои книги вместе со страной проходят нелёгкий трагический путь и на крутых виражах истории обретают истинную свободу. Нравственный выбор, который надлежит сделать героям романа, очень созвучен исканиям героев Достоевского.В этой книге есть все: родовая тайна, необычная и трагическая любовь, охота за сокровищами, удивительные приключения и мистические тайны, есть свои злодеи и свои праведники.
Можно ли выжить в каменных джунглях без автомата в руках? Марк решает, что нельзя. Ему нужно оружие против этого тоскливого серого города…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
История детства девочки Маши, родившейся в России на стыке 80—90-х годов ХХ века, – это собирательный образ тех, чей «нежный возраст» пришелся на «лихие 90-е». Маленькая Маша – это «чистый лист» сознания. И на нем весьма непростая жизнь взрослых пишет свои «письмена», формируя Машины представления о Жизни, Времени, Стране, Истории, Любви, Боге.
Вызвать восхищение того, кем восхищаешься сам – глубинное желание каждого из нас. Это может определить всю твою последующую жизнь. Так происходит с 18-летней первокурсницей Грир Кадецки. Ее замечает знаменитая феминистка Фэйт Фрэнк – ей 63, она мудра, уверена в себе и уже прожила большую жизнь. Она видит в Грир нечто многообещающее, приглашает ее на работу, становится ее наставницей. Но со временем роли лидера и ведомой меняются…«Женские убеждения» – межпоколенческий роман о главенстве и амбициях, об эго, жертвенности и любви, о том, каково это – искать свой путь, поддержку и внутреннюю уверенность, как наполнить свою жизнь смыслом.
Маленький датский Нюкёпинг, знаменитый разве что своей сахарной свеклой и обилием грачей — городок, где когда-то «заблудилась» Вторая мировая война, последствия которой датско-немецкая семья испытывает на себе вплоть до 1970-х… Вероятно, у многих из нас — и читателей, и писателей — не раз возникало желание высказать всё, что накопилось в душе по отношению к малой родине, городу своего детства. И автор этой книги высказался — так, что равнодушных в его родном Нюкёпинге не осталось, волна возмущения прокатилась по городу.Кнуд Ромер (р.
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».