Укрытие - [28]

Погляди на Долорес, Фрэн! Погляди на нее! Видишь? Видишь, что может сделать огонь? Мама вскидывает мою руку вверх и сотрясает перед Фрэн тем, что могло быть моим кулаком, будто костью перед собакой.

Я ничего не делала, повторяет Фрэн и разражается рыданиями. Мама склоняет над ней голову, обнимает ее, и я вижу только волосы — они у них тускло-каштановые. Я стою между Фрэн и очагом — как страж.

Знаю, что не делала, радость моя, говорит мама. Знаю.

* * *

На стойке две чашки, появляется третья. Сальваторе автоматически наливает кофе и, пока Фрэнки рассказывает новости, подносит чашку к губам и выпивает одним глотком. Фрэнки знаком с Пиппо Сегуной; ему известны все бизнесмены в этой части города — особенно успешные. А Пиппо Сегуна очень успешен. Ну и что, что он не получил приглашения на похороны Марии Сегуны. Пошел все равно. Взял с собой Марию и Селесту, а в дом Сегуны прислал огромный венок в форме распятия. Он помнит, как ему было не по себе, когда Сегуна смотрел на них троих; помнит, как пожал ему руку — влажную и рыхлую, как свиной жир. Но до сегодняшнего дня Фрэнки и не подозревал, что Сегуна смотрел тогда на Селесту. От этой мысли у него начинается изжога. Фрэнки прижимает руку к груди, просит Сальваторе повторить рассказ, спрашивает, каким тоном говорил Сегуна, как он выглядел, долго ли пробыл. Сальваторе рассказывает все по пятому разу, даже начинает придумывать новые подробности — так ему это надоело. Фрэнки чешет грудь, она горит изнутри: это боль ревности.

Он так и сказал, Селеста? снова проверяет он. Сальваторе ставит локти на стойку, прикрывает глаза платком и медленно вздыхает.

Он сказал, Селеста очень красивая —… Фрэнки, этот человек — он же старик! Неужели ты хочешь такого в сыновья?

Фрэнки, представив себе Пиппо в качестве зятя, ухмыляется — бесплатный лимонад обеспечен.

Ему сорок один, Сал. Ну ладно, может, сорок два — он еще молод!

А тебе сколько, Фрэнки? тихо спрашивает Сальваторе.

Фрэнки знает ответ. Его нешуточное намерение отдать Селесту за Пиппо воздвигает между ним и Сальваторе каменную стену.

Отцу тяжело дается разговор с Сальваторе, но другого он и не ожидал: так он готовит себя к объяснению с Мэри.

Ни за что в жизни, говорит мама. Она жарит яичницу, и в воздухе стоит запах прогорклого масла. Куски ливерной колбасы лежат горкой на бумаге посреди стола — мы уже поужинали. Фрэн и Люка играют во дворе — во всяком случае, играли, когда я смотрела в окно последний раз, но сейчас из окна кухни я вижу только Люку, которая стоит руки в боки и орет на кого-то в открытую калитку. Ее нельзя оставлять открытой — у нас в огороде и так ничего толком не осталось. Мама считает, это всё цыгане. Вбегает Люка.

Ма-ам, Фрэн ушла…

Не сейчас, говорит мама. Папа ужинает.

Люка от злости каменеет, разворачивается и мчится обратно во двор. Я бросаю взгляд на подоконник, где лежала «Слава Англии». Коробка нет.

Мама кладет буханку хлеба рядом с ливерной колбасой, и отец, желая сделать ей приятное, отрезает ножом кусок, кладет на толстый ломоть белого хлеба. Когда ему подают яичницу, ее он тоже ест с хлебом, ловя вилкой кусочки белка. В другой раз он бы давно закончил трапезу и отправился на ужин в «Лунный свет», но сейчас пытается убедить маму все-таки подумать.

Мэри, Пиппо — человек зажиточный, говорит он.

Да будь он хоть Крезом, я все равно не позволю ему наложить лапу на мою дочку!

Отец меняет тактику.

Я вот смотрю на Энн Джексон, говорит он, кивая в пространство. Опасное нынче время для девушек.

Энн Джексон — шлюха! Наша Селеста не такая. Сам ее спроси, говорит она, взглянув на часы на кухонном столе. Она вот-вот с работы вернется.

Вот этого отец делать не хочет. Он отодвигает стул, бочком проскальзывает к лестнице. Проходя мимо мамы, гладит ее по плечу.

Фрэнк, я сказала нет, кричит она, когда он поднимается наверх. И не надо ни с кем говорить!

Наверху Фрэнки переодевается в свой лучший костюм. Беды не будет, думает он, если я просто выслушаю предложение Пиппо.

* * *

Вечер ясный. Мама ждет у задней двери, а я сижу на корточках у нее за спиной, защищенная от ветра ее широкой юбкой. Я слышу, как болтают в столовой Роза с Люкой, то и дело разговор стихает, а потом раздается пронзительный смех Люки. Наверняка это Роза кого-то представляет: она может одними только гримасами изобразить все семейство Джексонов: кривая улыбочка для Артура, Элис с надутыми губами, Рой — один глаз зажмурен, а второй вращается вокруг своей оси. Она и нашу семью не пощадила: подметила, как Фрэн сдувает челку со лба, как отец, когда злится, раздувает ноздри. И меня — это легко: Роза просто втягивает руку и машет пустым рукавом в воздухе.

Я не знаю, кого ждет мама — Фрэн или отца: уже скоро девять, а их обоих нет. Селеста пошла в молочный бар и вернется позже, так что мама точно поджидает не ее.

Меня не ждите, сказала Селеста, роясь в кошельке в поисках мелочи. У меня встреча.

Ясное дело, мадам, говорит мама. А как же вы домой попадете?

Селесте нравится делать вид, будто у нее есть ключ. Она вздергивает подбородок.

Есть способы, шепчет она загадочно.

Это означает, что Селеста будет стоять на улице и кидать в окно камушки, пока Роза не прокрадется вниз открыть ей дверь. Отец об Уловке, так это называется, и не догадывается, но маме все известно.