Укрощенный дьявол - [21]

– Немедленно перенесите его.

– Я как раз звоню Бетси. – Она бросила на Уолрейфена насмешливый взгляд.

– Отлично. – Он махнул рукой, отпуская ее.

– Какие комнаты займете вы? – Позвонив, Обри взглянула ему в лицо.

– Мне все равно, – быстро ответил он. – Любые рядом с Огилви.

– Ваши старые покои в северном крыле?

– Нет, – отрицательно покачал головой Уолрейфен, – я не люблю ту часть дома. А кроме того, там в моей гардеробной дохлые жабы. Возможно, они тоже ждут, чтобы начать преследовать меня, – добавил он едва слышно, и ему показалось, что легкая усмешка тронула губы миссис Монтфорд.

– Тогда китайскую спальню? Она поблизости.

– Отлично.

Как раз в этот момент одна из служанок робко заглянула в комнату.

– Бетси, – миссис Монтфорд повернулась к двери, – попросите лакеев перенести вещи лорда и леди Делакорт в хозяйские апартаменты. А его сиятельство пожелал занять китайскую спальню.

– Да, мадам. – Служанка казалась сбитой с толку, но ничего не сказала.

– А когда закончите, – продолжала миссис Монтфорд, – пойдите в буфетную и приготовьте отвар из лабазника и мяты для его сиятельства. Вы помните, как его делать?

– Да, мадам. – Бетси торопливо ушла.

– Отвар! – воскликнул Уолрейфен. – Помилуй Бог, зачем?

– У вас болит голова. – Со сложенными перед собой руками миссис Монтфорд выглядела раздражающе чопорно. – И мне кажется, вы хромаете на левую ногу.

– Я чувствую себя вполне хорошо, – проворчал Уолрейфен, – и абсолютно уверен, что мой врач не одобрил бы травяных отваров.

– О, в этом я нисколько не сомневаюсь. – В ее последнем слове он снова уловил едва заметный акцент. – Но в лабазнике содержится много салицилата.

Ее самоуверенность взбесила его, ему было неприятно, что она оказалась права в отношении его ноги и головной боли.

– Салицилат, – недовольно пробормотал он. – Никогда о таком не слышал.

– Это вещество, которое снимает воспаление, – пояснила миссис Монтфорд. – Оно очень хорошо помогает при ревматизме.

– О Господи, мадам, у меня нет ревматизма!

– Разумеется, нет, милорд.

Уолрейфен явно почувствовал, что сейчас над ним издеваются, и это ему не понравилось.

– Миссис Монтфорд, – сухо сказал он, – давайте вернемся к текущим делам. – Где положили моего дядю?

– В позолоченной гостиной. Вы хотите, чтобы и его немедленно перенесли?

– Прошу прощения?

– Вы, очевидно, ужасно недовольны расположением всего в этом доме, – спокойно ответила она. – И если вы хотите, чтобы вашего дядю перенесли в другое место, я прослежу и за этим тоже.

– Нет, – ответил Уолрейфен, борясь с внезапно нахлынувшей на него волной горя, – нет. – Он не хотел, чтобы дядю переносили; проклятие, он хотел, чтобы тот был живым – живым и здоровым, чтобы он, ворча и ругаясь, бродил по дому. Но в этом миссис Монтфорд тоже не могла ничем помочь. – Позолоченная гостиная – просторная комната, – с трудом продолжил он. – Много народа приходило выразить свое почтение?

– Половина Сомерсета. Дважды.

«Да, и большинство из любопытства, а не из-за огорчения», – подумал Джайлз. Его экономка была точно такого же мнения, он почувствовал это по легкому скептицизму в ее голосе. И он снова посмотрел на нее, на этот раз откровенно разглядывая ее лицо. Совершенно не представляя себе, что делать с этой женщиной, он, должно быть, слишком надолго погрузился в молчание, потому что миссис Монтфорд тихо кашлянула.

– Есть еще что-либо, милорд?

– Да, миссис Монтфорд, есть. Я забыл спросить – сколько вам лет?

– Сколько лет? – эхом повторила она. – О, мне тридцать, милорд.

Джайлз иронически улыбнулся, уверенный, что сейчас она лжет. Но какое ему до этого дело? Его дело знать, может она выполнять работу или не может.

– Спасибо, миссис Монтфорд, – резко сказал он. – Можете идти.

– Благодарю вас, милорд, – сухо отозвалась она.

– О, миссис Монтфорд!

Обернувшись, она посмотрела на Уолрейфена, но ничего не сказала.

– Я понимаю, что мы все сейчас в большом напряжении, – продолжил он, – поэтому я не стану придавать значения заносчивому тону, которым вы перед этим разговаривали со мной. Но в будущем прошу вас помнить, что, как бы великолепно вы ни выполняли свою работу, я не потерплю дерзости от своих служащих. Ясно?

– Абсолютно ясно, сэр. – Ее лицо снова превратилось в непроницаемую маску.

Внезапно Уолрейфену захотелось остаться одному. Он почувствовал, как на него навалилась тяжесть горя и утраты, а к тому же почти невыносимое чувство долга. А миссис Монтфорд слишком много видела своими сердитыми зелеными глазами. Она была чересчур умна, чересчур прямолинейна – и безумно красива. Она была совсем не такой, как он ожидал, не такой, с которой он мог чувствовать себя свободно. Разумеется, было очень соблазнительно просто рассчитать эту женщину, но Кардоу нуждался в ней, и сейчас ожидался полный дом гостей. Господи, какой тугой петлей оказался семейный долг! Неудивительно, что буйная толпа лондонских радикалов теперь казалась менее устрашающей, чем жизнь в Кардоу. И подумать только, Макс считал его храбрым!

– Спасибо, миссис Монтфорд, – после долгого молчания сказал граф. – Вы свободны. – Уолрейфен заметил, как его секретарь, не открывавший рта в присутствии миссис Монтфорд, проводил ее любопытным взглядом. – Огилви, я хочу не позже чем через час видеть врача своего дяди, – сказал он, подойдя к столу юноши, – а завтра первым же делом встретиться с приходским священником.