Укрощение королевы - [11]

Я перевожу взгляд с одного мужчины на другого, словно маятник. Тик-так, от одного собеседника к другому. Поэтому, когда король резко оборачивается ко мне, это застает меня врасплох.

– Вы будете скучать по Томасу Сеймуру, леди Латимер? – рычит он. – Вы же, дамы, к нему весьма благосклонны, не так ли? Так будете скучать?

Влекомая волной жаркого страха, я чуть было не бросаюсь все отрицать, как вдруг замечаю подвох.

– Да, конечно, мы все будем по нему скучать, – безразлично бросаю я. – Он составлял веселую компанию для молоденьких фрейлин. Я рада, что его остроумие сможет сослужить службу Вашему Величеству, тем более что меня оно развлекало мало.

– Вам что, не нравились придворные ухажеры? – спрашивает он, буравя меня своими маленькими глазками.

– Я родом из северных земель, а там не любят излишних пустословий. Я тоже предпочитаю прямоту.

– Восхитительно! – громко восклицает Эдвард Сеймур, в то время как король хохочет над моим провинциальным ответом. Щелкнув пальцами, он подзывает пажа, который тут же подскакивает, чтобы убрать подставку из-под ноги короля, а потом они вдвоем поднимают его с кресла и поддерживают, пока тот не примет устойчивое положение.

– Мы идем обедать, – заявляет король. – Я так голоден, что готов съесть быка! Да и вы, леди Латимер, должны хорошенько подкрепиться. У меня для вас тоже найдется дело. Моя невеста должна быть весела и полна сил!

Я склоняюсь в поклоне, пока он ковыляет мимо, с трудом перенося свой громадный вес с одной неверной ноги на другую. Говорят, широкая плотная повязка на его больной ноге с трудом прикрывает постоянно сочащуюся рану.

Я встаю и иду за ним рядом с леди Марией. Она одаривает меня прохладной улыбкой, но не произносит ни слова.

* * *

Я должна выбрать себе девиз. Мы с Нэн сидим на кровати в моей спальне, за запертой ото всех дверью.

– Неужели ты их все помнишь? – Я не могу сдержать удивления.

– Конечно, помню. Я видела инициалы каждой из них, вырезанные на каждом деревянном луче и каменной розетке в каждом дворце. А потом я видела, как камень скалывают, дерево полируют и на место старых инициалов наносят новые. Я сама вышивала их девизы на флагах к их венчанию. Я видела, как рисовали и вырезали их гербы на королевском баркасе, чтобы потом выжечь и сменить на новые. Разумеется, я все их помню. Почему бы мне этого не помнить? Я присутствовала при том, как каждый из этих символов наносился, и при мне они удалялись. Мама отдала меня в услужение Екатерине Арагонской, взяв с меня обещание, что я буду предана своей королеве. Ей бы и в голову не пришло, что у нашего короля их будет шесть. Как и то, что одной из них станешь ты. Спроси меня о любой из них, и я назову тебе их девиз. Я помню их все!

– Анна Болейн, – говорю я первое, что приходит на ум.

– «Самая счастливая», – выдает Нэн со смешком.

– Анна Клевская?

– «Господь да ниспошлет мне благодать навеки».

– Екатерина Говард?

Нэн хмурится, словно это воспоминание ей неприятно.

– «Нет воли иной, кроме Его». Бедная лгунья…

– Екатерина Арагонская? – Это имя хорошо знакомо нам обеим. Екатерина была дражайшей подругой нашей матери, принявшей мученическую смерть за свою веру от руки своего вероломного мужа.

– «Смирение и верность». Благослови, Господи, ее душу… Не было женщины смиреннее ее. И не было женщины вернее.

– А какой был у Джейн?

Как бы ни повернулась жизнь, Джейн Сеймур навсегда останется самой любимой женой короля. Она подарила ему сына и успела умереть до того, как он от нее устал. И теперь в его памяти остался образ идеальной во всех отношениях женщины, больше святой, нежели жены. Он даже иногда выдавливал скупую слезу, вспоминая о ней. Правда, моя сестра помнит, что Джейн умирала в ужасе и полном одиночестве, все время спрашивая о своем муже и зовя его, но ни у кого не было смелости сказать ей, что король изволил уехать.

– «Связанная послушанием и служением», – отвечает Нэн. – Да уж, точнее будет сказать «связанная по рукам и ногам», если на то пошло.

– Связанная? А кто ее связал?

– Ее связали как собаку, как рабыню. Это родные братья продали ее ему, словно курицу на рынке. Отвезли на рынок и выложили на прилавок, прямо под нос королеве Анне. Ощипали, нафаршировали и поставили в самое пекло комнат королевы. Оставалось лишь подождать, пока у короля разыграется аппетит.

– Перестань.

Оба моих покойных мужа жили вдалеке от двора, от лондонских сплетен. Когда до нас доходили известия, новостям было уже недели по две, если не больше, и по пути к нам они обрастали розовым ореолом в пересказах уличных торговцев или искрой в коротких письмах Нэн. Слухи о королевских женах, сменявших одна другую, как в танце, походили на сказки о каких-то волшебных существах: молодой хорошенькой шлюхе, толстой немецкой герцогине, ангелоподобной матери, умершей при родах… Я не обладала ясным и циничным видением дворцовых событий, которым отличалась Нэн, и не знаю даже половины из того, что известно ей. И никто не знает, сколько секретов она могла узнать. Я появилась при дворе лишь в последние месяцы жизни моего мужа Латимера и натолкнулась на непробиваемую стену молчания, окружавшую все, что касалось последней королевы. Всех их вообще никто не поминал добрым словом.