Укрощение герцога - [8]

– Вы вполне уверены в том, что ребенок…

– Дочь моя и живет со мной. – Гейб повернулся лицом к Рейфу. – У Лоретты не больше желания быть матерью, чем женой. К сожалению, я несу ответственность за то, что она потеряла место в королевском театре «Ковент-Гарден». И главная роль в любительском спектакле, возможно, смогла бы обеспечить ей постоянное место в одном из лондонских театров.

– И тут на сцену выступаю я, – сказал Рейф усмехаясь.

Но, похоже, Гейбу это не показалось забавным.

– Если меня и назвали в честь архангела, это вовсе не значит, что я не смог бы сбить на землю Рафаила одним ударом.

Рейф громко рассмеялся. Никто никогда не выражал желания дать ему оплеуху, с тех пор как умер Питер. Но Питер выглядел точно так, когда собирался нанести ему сокрушительный удар. И то, что новоявленный брат, с которым он познакомился не более двадцати минут назад, был способен настолько выйти из себя при таком кратком знакомстве, вызвало у Рейфа улыбку.

– Мы можем привести театр в порядок за месяц или два.

Лицо Гейба оставалось мрачным.

– Я никогда бы не обратился к вам, если бы не этот случай, – сказал он с яростью.

Он стоял посреди комнаты с потемневшими от гнева глазами и столь красивый, что его вполне можно было бы принять за архангела. И тело его было напряжено от ярости.

Но Рейф не мог заставить себя перестать улыбаться.

– Помнится, экономка жаловалась на то, что дождь льется на сцену сквозь дырявую крышу. Да и пол надо заменить.

– Мне жаль причинять вам неудобства.

Глаза его были ледяными и выражали неприязнь, если не отвращение. Кем бы ни была мать Гейба (а, вероятно, она была женщиной в полном смысле слова, если сумела внушить такую привязанность покойному герцогу Холбруку), она вырастила джентльмена.

У Гейба было страдальческое выражение лица, как у всякого английского джентльмена, оказавшегося в неловком положении.

– Вам надо перевезти младенца сюда, – сказал Рейф. – Хотите верьте, хотите нет, но, если вы и моя племянница не будете здесь жить, я не смогу приказать ремонтировать театр.

– У меня середина пасхального семестра.

– Не убеждайте меня, что не сможете договориться со студентами, – фыркнул Рейф. – Оксфорд мало чем отличается от Кембриджа, а, насколько я помню по годам, проведенным там, за все время обучения я встретил всего одного настоящего профессора.

– Зачем мы вам нужны здесь?

– Вы мой брат, – ответил Рейф улыбаясь. – Мой брат и его дочь будут жить в Холбрук-Корте.

– Ваш незаконнорожденный брат и его незаконнорожденный ребенок, – мрачно уточнил Гейб. – И я не стану жить здесь. У меня отличный дом в Кембридже.

– Неужели я произвожу такое впечатление, будто мне есть дело до вашего прекрасного дома или моей репутации?

В углах рта Гейба зазмеилась улыбка.

– Нет. Но мне бы не хотелось отлучить дочь от ее кормилицы, а у этой женщины семья, дети и дом в Кембридже.

– Как зовут мою племянницу? Нет, не говорите мне… – Но он уже догадался по выражению глаз брата. – Нет, не может быть!

– Я не мог поступить иначе, – сказал Гейб и теперь тоже рассмеялся.

– Бедное дитя, – сказал Рейф с похоронным видом. – У нее сумасшедший папаша. Но ей повезло, что у нее есть я, способный уравновесить это тлетворное влияние.

Гейб недоумевающе раскрыл глаза.

– Бедная невинная крошка, – повторил Рейф. – Ведь ее назвали Мэри! Да? – И в ответ на кивок Гейба воскликнул: – Божественно! Нет, это просто божественно!

Глава 3 Об уроках в области искусства быть вдовой

14 сентября 1817 года,

по пути из Шотландии

Бывают люди, способные путешествовать с приятностью. Они воспринимают долгий вояж бодро, не теряя твердости духа, и спокойно взирают из окна на бескрайние мили. Но Имоджин была не из таких. Сидение в карете оставляло слишком много досуга для размышлений, а раздумья навевали мрачные мысли. Должна ли она снова выйти замуж? Она столько лет мечтала о Дрейвене, что теперь чувствовала себя более неприкаянной, чем любая другая женщина, овдовевшая после двух недель брака.

Брак, длившийся всего две недели! Но ему предшествовало пять лет обожания. Сотни раз она чертила имя «леди Имоджин Мейтленд» на обрывках писчей бумаги и тысячи раз уверяла сестер, что выйдет замуж за Дрейвена… когда-нибудь.

Она мечтала связать свою жизнь с Дрейвеном Мейтлендом и все планы связывала с ним. А теперь его не стало, и у нее возникло ощущение, что и она, Имоджин, тоже перестала существовать.

Выйти замуж? За кого? И зачем? Прошел год, с тех пор как умер Дрейвен, и только теперь встал этот вопрос, не сопровождаемый жгучей печалью, в которой она пребывала последние двенадцать месяцев.

Но ее тревожные мысли ни в какое сравнение не шли с состоянием ее покровительницы и спутницы леди Гризелды Уиллоби.

Гризелда села в карету, отбывающую из Шотландии, упрятав тугие локоны под прелестный чепчик. И была вся накрахмаленная, полненькая и очаровательная. Сейчас, две недели спустя, она бледнела при виде любой кареты, значительно похудела, да и шарма у нее поубавилось.

– Не понимаю, что с твоим желудком, – сказала Имоджин, позвонив в колокольчик, чтобы карету остановили. И это было уже во второй раз за утро.

– У меня всегда такие неприятности в пути, – сказала Гризелда.