Укридж и Ко - [53]

— И ты будишь меня в три ночи, чтобы пересказать сюжет паршивого романчика?

— Ты не слушаешь, старичок, — с мягким упреком сказал Укридж. — Я говорю только, что этот сюжет навел меня на замечательную мысль. Ну, очень вкратце, раз уж ты в таком странном настроении. Этот типчик, лорд Клод, испытывая странные боли в левом боку, за два дня до свадьбы отправился к врачу, и медик нанес ему удар, какого он в своей молодой жизни еще ни разу не испытывал: сказал, что жить ему осталось полгода. Ну, там, конечно, еще много всякой всячины, но в конце оказывается, что дурак-врачишка все напутал. Но я вот о чем: это развитие интриги сразу отменило свадьбу. Все сочувствовали Клоду и говорили, что и речи быть не может о том, чтобы он женился. И вот тут-то меня и осенило, малышок! План, который бывает раз в столетие. Завтра я ужинаю в Болбриггане, а от тебя требуется просто…

— Можешь остановиться на этом, — сказал я с чувством. — Я знаю, чего тебе от меня требуется. Тебе требуется, чтобы я отправился туда с тобой, замаскированный цилиндром и стетоскопом, и растолковал этим людям, что я знаменитый специалист с Харли-стрит, и обследовал тебя, и установил, что твое больное сердце находится при последнем издыхании.

— Да ничего подобного, старичок! Ничего подобного. Мне и в голову не пришло бы просить тебя о чем-либо подобном.

— Пришло бы, додумайся ты до этого.

— Ну, раз уж ты про это упомянул, — задумчиво сказал Укридж, — план очень даже неплохой. Но если тебя он не привлекает…

— Нет, не привлекает.

— Ну, я хочу от тебя совсем пустяка: явиться в Болбригган часов в девять. Ужин к тому времени кончится. Нет никакого смысла, — назидательно пояснил Укридж, — упустить ужин. Явись в Болбригган около девяти, спроси меня и сообщи мне на виду у всей шайки, что моя тетка опасно заболела.

— И что это даст?

— Корки, где тот ясный острый интеллект, о котором я часто отзывался так высоко? Неужели не понимаешь? Эта весть для меня ужасный шок. Она потрясает меня, я хватаюсь за сердце…

— Они за десять секунд во всем разберутся.

— Я прошу воды…

— А! Вот это убедительный штрих. Это сразу заставит их поверить, что ты не в себе.

— Немного погодя мы отбываем. То есть отбываем как можно быстрее. Понимаешь, что происходит? Я утвердил тот факт, что у меня больное сердце, и несколько дней спустя я сообщаю в письме, что подвергся осмотру и свадьба, к великому моему сожалению, состояться не может, так как…

— Чертовски идиотская идея!

— Корки, мой мальчик, — сказал Укридж торжественно, — для человека в моем положении никакая идея, которая как будто обещает сработать, идиотской не бывает. Неужели, по-твоему, она не сработает?

— Да нет, не исключено, — вынужден был признать я.

— Ну так я ее испробую. Могу я рассчитывать, что ты сыграешь свою роль?

— Но откуда я узнаю, что твоя тетка заболела?

— Очень просто. Тебе позвонят из ее дома, потому что ты единственный, кто знает, где я провожу вечер.

— И ты клянешься, что от меня требуется только это?

— Только это. Абсолютно.

— Не заманишь меня туда для какой-нибудь гнусности?

— Мой милый старый конь!

— Ну, ладно, — сказал я. — Всеми фибрами чувствую, что что-нибудь да сорвется, но, видимо, мне придется пойти на это.

— Сказано, как подобает старому другу, — одобрил Укридж.

В десять часов вечера на следующий день я стоял на крыльце Болбриггана, ожидая, когда мне откроют на мой звонок. В лиловых сумерках куда-то крались коты, а из освещенного окна первого этажа доносилось бренчание пианино, и звуки голосов сливались в одном из наискорбнейших духовных песнопений. Я узнал голос Укриджа, заглушавший остальные. Он с жаром, от которого почти трескалось стекло, выражал желание уподобиться малому дитяти, омытому от грехов, и это почему-то усугубило гнетущее меня уныние. Многолетняя сопричастность хитроумным планам Укриджа выработала во мне фаталистическое к ним отношение. Какие бы чудесные перспективы ни открывались передо мной, когда я начинал способствовать ему в их осуществлении, я почти неизменно рано или поздно оказывался в очередной кошмарной ситуации.

Дверь отворилась. Возникла горничная.

— Мистер Укридж сейчас здесь?

— Да, сэр.

— Не могу ли я поговорить с ним одну минуту?

Я последовал за ней в гостиную.

— Джентльмен к мистеру Укриджу, с вашего позволения, — сказала горничная, предоставляя сцену мне.

Мной овладело какое-то странное чувство — паника с пересыханием горла. И внезапно я распознал в нем тот беспощадный страх актера перед выходом, какой мне довелось испытать много лет назад, когда любимая альма-матер, видимо, оскудела талантами и меня избрали спеть соло на школьном концерте. Я оглядел Прайсов, заполнявших комнату, и слова замерли у меня на языке. Вблизи книжного шкафа со стены, развернув крылья, свисало на шнуре чучело чайки самого разбойничьего вида. Крючковатый клюв покойной птицы был разинут, блестящие глаза сардонически уставились на меня. Я поймал себя на том, что смотрю на нее, как загипнотизированный. Казалось, она с одного взгляда разобралась во мне.

Спас меня Укридж. До невероятия непринужденный в этой кошмарной комнате, он гостеприимно пошел мне навстречу, неподражаемо элегантный, в смокинге, лакированных штиблетах и при галстуке. В них всех я узнал свою собственность. Как обычно, после ограбления моего гардероба он излучал респектабельность и богатство.