Укридж и Ко - [46]

— Меня просто осенило, малышок, — скромно сказал несколько позже Стэнли Фиверстоунхо Укридж, когда его интервьюировал наш представитель. — Ты ж меня знаешь. Вот сейчас в голове пусто, и тут — бац! — налицо чертовски колоссальная идея. Толчком к размышлениям послужил пригласительный билет, который ты мне показал. А я как раз познакомился в пивной с типусом, который подвизается в Универмагах Уорнера. Милый малый с честной долей прыщей. Рассказал мне, что их Клуб Общений и Пикников готовится к полугодовому гулянью. То да се, и он устроил мне знакомство с почетным секретарем, и мы договорились об условиях. Большое удовольствие встретить типуса с отлично уравновешенным деловым мышлением. Мы покончили со всеми частностями в одну минуту. Ну, не скрою от тебя, Корки, мой мальчик, что наконец-то впервые за много лет передо мной открывается прямой и ясный путь. Теперь у меня есть небольшой исходный капитал. Когда я вручу бедняжке Доре ее сто фунтов, у меня их останется по меньшей мере пятьдесят. Пятьдесят фунтов! Мой милый малышок, поверь мне: не существует предела, ну абсолютно никакого предела тому, что я могу сотворить с пятьюдесятью старыми чертенятами у меня в суме. С этой минуты мне ясно виден мой путь. Мои ноги стоят на твердой земле. И устрицей мне будет этот мир, его мечом я вскрою, как сказано у старичка Шекспира, малышок. Ничто не сможет встать между мной и колоссальным богатством. Я не преувеличиваю, старый конь, — колоссальным богатством. Да через год в этот самый день по самым скромным подсчетам.

Тут наш представитель удалился.

Не зазвонят ему свадебные колокола

Укриджу, как и следует ожидать от человека с его солнечным оптимизмом, эта история давным-давно представляется еще одним свидетельством того, как все случающееся в этом нашем мире непременно оборачивается во благо. В ней от старта и до финиша он зрит перст Провидения, и, излагая доказательства в поддержку своей теории, что праведным и достойным обязательно будет ниспослан тот или иной способ спасения от самой внушительной опасности, первым он приводит в пример именно ее.

Можно сказать, что началась указанная история в Хей-маркете как-то днем в начале лета. Мы перекусывали на мой счет в ресторане «Пелл-Мелл», и, когда мы выходили из него, у дверей остановился большой сверкающий автомобиль. Шофер открыл капот и принялся орудовать в его нутре с помощью кусачек. Будь я один, то удовлетворился бы мимолетным взглядом, проходя мимо, но зрелище кого-то другого, трудящегося в поте лица, всегда неотразимо притягивало Укриджа, и, сжав мое плечо, он потащил меня оказывать труженику моральную поддержку. Примерно две минуты он жарко дышал ему в затылок, а затем шофер, видимо осознав, что волосы над его шеей ерошит отнюдь не заблудившийся июньский зефир, повернул голову с некоторой досадой.

— Э-эй! — запротестовал он, но тут же его раздражение уступило место тому, что — для шофера — приближалось к сердечности. — Приветик! — произнес он.

— Фредерик! Привет, — сказал Укридж. — А я вас не узнал. Так это — новая машина?

— Угу, — кивнул шофер.

— Мой приятель, — кратко объяснил Укридж, адресуясь ко мне. — Познакомился с ним в пивной (Лондон просто задыхается от приятелей, с которыми Укридж знакомится в пивной.) Так в чем беда?

— Заело, — сказал Фредерик, шофер. — Сейчас налажу.

Вера в свой талант его не обманула. Вскоре он выпрямился, закрыл капот и вытер руки.

— Приятный денек, — сказал он.

— Потрясенц, — согласился Укридж. — Куда это вы собрались?

— Да в Аддингтон. Забрать хозяина, он там в гольф играет. — Он словно заколебался, но умягчающее воздействие летнего солнца сделало свое дело. — Хотите прокатиться до Ист-Кройдона? Вернетесь оттуда поездом.

Заманчивейшее великодушное предложение, и ни Укридж, ни я не ответили на него отказом. Мы забрались внутрь, Фредерик нажал на самодействующий стартер, и мы покатили — два светских джентльмена, совершающие свой утренний моцион. Что до меня, я был исполнен безмятежности и добродушия, и у меня нет оснований полагать, будто Укридж пребывал в другом расположении духа. А потому подстерегавшее нас прискорбное происшествие было вдвойне удручающим. На углу мы остановились, давая возможность проехать транспорту, двигавшемуся в северном направлении, и тут нашу приятную послезакусочную дремоту разогнал внезапный и оглушительный вопль:

— Эй!

В том, что вопленник обращался к нам, сомнения быть не могло. Он стоял на тротуаре всего в двух шагах от нас, устремляя свирепый взгляд внутрь нашего дорогостоящего кузова, — дородный бородач средних лет, одетый в полном несоответствии с погодой и с предрассудками светского общества в сюртук и котелок.

— Эй! Вы там! — взревел он к возмущению всех добропорядочных прохожих.

Фредерик, шофер, взглянув левым уголком глаза с богоподобной брезгливостью на этого представителя низших классов, утратил всякий интерес к его плебейской выходке, но я с удивлением заметил, что Укридж словно бы испытывает всю остроту отчаяния дикого зверька, угодившего в капкан. Его лицо стало пунцовым и словно опухло, он смотрел прямо перед собой в жалостной попытке игнорировать то, что со всей очевидностью игнорированию не поддавалось.